Зиновий Давыдов - Беруны.

Ночь прошла спокойно, и берунам не пришлось покидать нагретого ложа и лезть под полок, в паутину и мусор. А утром их разбудил Семен Пафнутьич, стоявший перед ними в новых сапогах, в широченном армяке и лоснящейся поярковой шляпе.

– Ты, Сёмушко, никак, невесту смотреть собрался! Такой молодец! – лукаво глянул на него Тимофеич. – Вон и шляпа на тебе с ямкой... Не то что малахай твой драный.

– Малахай... – вспомнил Семен Пафнутьич. – Пусть этот малахай пропадет совсем... Пусть малахай этот носят теперь мучители наши.

И, поправив на голове шляпу, которая была ему велика и наползала на уши, сердито добавил:

– И лапти тоже...

Они вышли во двор, где на завалинке их дожидался завязанный мешок с хлебом и прочей едою. Степан взвалил мешок на спину и продел руки в лямки.

На дворе было пусто и тихо, как и накануне. И так же как и накануне, молчаливая женщина в черном сарафане и черном платке отперла им калитку, и они вчетвером спустились по тропинке в лог и вышли там снова на дорогу. Отсюда места пошли вскоре более потаенные, боровые, с вязью теней на дороге, с быстрыми ручьями, через которые путники перебирались вброд, с гомоном лесной птицы и мельканием белки меж древесных ветвей.

После этой ночевки у Семена Пафнутьича снова завелись денежки – алтыны и полтины, которые он ревниво прятал в сапоги, рассовывал по потайным карманам армяка и запускал за пазуху в висевший у него на шее кожаный кошель. И где за деньги, где за спасибо подвигались наши путники вперед то в телеге, то пешком, а то и водою по рекам и озерам в длинных узких поездниках [74] Поездник – длинный узкий карбас. или на медленно шедших по течению перильчатых ведилах [75] Ведило – плот с перилами; служит для сплава смолы в бочках и дров . Обходили воеводские избы, обедали под кустом, ночевали на мирских постоялых дворах или в особых попадавшихся по пути и хорошо ведомых Семену Пафнутьичу раскольничьих подворьях. И так вот, по многим путям и водам многим, добрались они до большой воды, до озера Онега, на коем парусов и не счесть. Близка была Выгореция, где покой, и сытость, и всякое изобилие. И стоило только сойме [76] Сойма – парусное одномачтовое судно, раза в полтора-два больше шнеки. , на которую погрузились беглецы, дойти по выпавшему тиховодью до Пигматской пристани, как здесь начиналась настоящая жизнь: без скудости, без страха и без постоянной оглядки.

Пигматка так и кишела знакомцами Семена Пафнутьича. Здесь, в этой пристани выгорецких раскольников, полно было кораблей, которые шли с Вытегры, груженные хлебом, буйным зерном ржаных поволжских раздолий. Сюда, в Пигматку, доставлялась с Поморья семужная и иная красная рыба, которая шла далее водою и сухопутьем к охотным и рыбным рядам в столицах. И здесь же, в верфи, выгорецкие плаватели строили свои онежские галиоты и всякие мелкие суда, покрывавшие весь берег в этом месте.

Не успели беглецы сгрузиться в Пигматской пристани, а Семен Пафнутьич поправить на голове шляпу, захлобучившую ему уши и глаза, как среди прочего набежавшего люда они заметили вёсельщика Митю, который уже проталкивался к ним сквозь тесно обступившую их толпу.

У безусого прошлым летом парня теперь появился пух на подбородке, и малый говорил петухом, выкукарекивая слова то дискантом, то басом.

– А где ж медведь? Савка? – кукарекнул он как можно тише на ухо Степану.

Но Семен Пафнутьич так цыкнул на парня, что тот скоренько юркнул в толпу, а у самого Семена Пафнутьича, тряхнувшего при этом головою, снова наползла на глаза шляпа.

Семен Пафнутьич пошел к гостинице, которая помещалась в трехъярусной избе на зеленом пригорке, а за выгорецким трудником шли беруны и валил народ. Весельщик Митя плелся позади и никак не мог понять, куда же все-таки девался ошкуй и как же теперь Степан без ошкуя. На крыльце Семен Пафнутьич, пропустив в дверь берунов, выискал в толпе Митю и позвал его в избу. И здесь, дав малому рыбник, стал за трапезою чинить ему допрос.

Митя пихал себе в рот куски рыбника и, когда проглотил последний кусок, стал выкукарекивать Семену Пафнутьичу выгорецкие новости. Сидит-де теперь Никодим Родионыч в Суме, лодью на Новую Землю снаряжает. И послал Никодим Митю из Сумы за якорем. И сказал: «Как поедешь за якорем, то забеги в Лексу и скажи там, что в пятницу буду». А в Данилове в кузнице сделан им якорь новый, тяжелый. А у Никодима Родионыча в лодейном покойчике стоит теперь чайник медный, невесть отколь взялся...