Клод Фаррер - СОЧИНЕНИЯ В ДВУХ ТОМАХ. ТОМ 2

— Нет, — сказал Фельз.

— Вы даже не догадываетесь о причине?

— Даже не догадываюсь.

— Но вам любопытно было бы знать ее?

— Ни капельки.

— Как необычайно! Вы удивительно — француз! Французам не доставляет никакого удовольствия отдавать себе отчет в окружающем… Скажите мне, какого рода наслаждение, получаемое от курения опиума?

Фельз, раздосадованный, встал:

— Я совершенно не могу вам объяснить это, — сказал он.

— Почему?

— Потому что это наслаждение, говоря вашим словом, не может быть доступным американке. А вы — удивительно американка!

— Да, я такова. Но почему вы внезапно пришли к этому выводу?

— Благодаря вашим вопросам. Вы совершенная противоположность француженке. Вам доставляет слишком много удовольствия отдавать себе отчет… нет, пытаться отдать себе отчет в окружающем.

— Разве это не естественный инстинкт существа, обладающего даром мышления?

— Нет, это скорее мания существа, не обладающего даром чувства.

Мистрис Хоклей не рассердилась. Ее слегка нахмуренные брови говорили об усиленном процессе мышления. Мисс Вэйн, все еще откинувшаяся в кресле-качалке, разразилась дерзким смехом.

— Что с вами? — спросила мистрис Хоклей, обращаясь к своей чтице.

Мисс Вэйн ответила:

— Право же смешно, что вам, такой чуткой и раздражительной, бросают упрек в бесчувственности… — И, ответив, продолжала смеяться…

— Прошу вас! — сказала ей мистрис Хоклей. — Не прерывайте подобными шутками серьезный разговор!

Она снова обратилась к Фельзу:

— Скажите, пожалуйста, дорогой мой!.. Ваш китаец, этот мандарин, с которым вы когда-то подружились и которого вы вновь встретили здесь… он совершенный дикарь? Я хочу сказать — примитивный и отсталый?

Фельз наклонил голову вперед и устремил свой взгляд в глаза мистрис Хоклей:

— Совершенно, — подтвердил он. — Поверьте, что нет ни одной общей идеи у вас и у этого китайца.

— Так ли? Но ведь он, кажется, путешествовал?

— Совершенно верно.

— Он путешествовал! А теперь он в Японии, в стране, которая как раз теперь сбрасывает с себя свое старинное варварство… Возможно ли, что этот китаец в такой мере отстал, как вы утверждаете? Так чужд цивилизации. Например, здесь, в Нагасаки, в его доме, неужели нет телефона?

— Телефона нет.

— Непонятно! Ужели вы находите приятность в обществе такого человека?

— Вы видите, что у него я забыл о времени.

— Да…

Она снова задумалась, слегка нахмурив брови.

— Французы, — заявила мисс Вэйн самоуверенно, — отстали от современного прогресса, поэтому они забываются с себе подобными…

— Да, — согласилась мистрис Хоклей, удовлетворенная этим объяснением. — Они отстали, и они относятся даже с презрением к прогрессу. Вы правы, Эльза.

Она поднялась и, подойдя к мисс Вэйн, потрясла обе ее руки с одушевлением. Фельз, отвернувшись, прислонился лбом к стеклу иллюминатора.

Лакей, которого мистрис Хоклей позвала минуту назад, знал, для чего его позвали: он внес два букета орхидей, хозяйка взяла их и занялась их размещением в больших бронзовых вазах, украшавших камин…

— Японские? — спросила мисс Вэйн.

— Нет, это все еще запас из Фриско. Лед их превосходно сохранил.

Фельз поднял оброненный цветок и стал расправлять его лепестки.

— Никакого аромата, — сказал он.

Он вдруг припомнил холм Цаплей.

— В эту пору все вишневые деревья Нагасаки в цвету. Вы не предпочли бы прекрасные ветки, розовые и живые, этим орхидеям, имеющим вид искусственных?

Мистрис Хоклей сказала:

— Поистине, удивительно, что у вас, такого изящного художника, такие простонародные понятия о красоте.

Жан-Франсуа Фельз открыл было рот, чтобы сказать что-то об истинной красоте, но мистрис Хоклей подняла в это мгновение к вазам руки, нагруженные ветками орхидей…

Длинные, стройные ноги, широкие бедра, узкий торс, круглые плечи, поддерживающие сильную и тонкую шею, под тяжелой массой золотых волос, поднятые кверху руки — все тело этой женщины было таким великолепием и такой гармонией, что Жан-Франсуа Фельз не возразил ничего.

Между тем мистрис Хоклей закончила установку орхидей.

— Дорогой мой, — сказала она внезапно, — но ведь вы нам ничего не сказали об этой японской маркизе, портрет которой вы пишите. Как вы ее называете? Я забыла уже.

— Иорисака.

— Да!.. Она действительно маркиза?

— На самом деле.

— Старинного рода?

— Иорисака были некогда даймиосами племени Шошу, на острове Гондо. И думаю, что они не заключали неравных браков.