Клод Фаррер - СОЧИНЕНИЯ В ДВУХ ТОМАХ. ТОМ 2

Тогда Фельз, все существо которого было пропитано придающим отвагу зельем, осмелился возразить философу:

— Пе- и Та-дженн, когда вторжение варваров угрожает Империи, не надлежит ли, прежде чем соблюсти обычаи, отразить вторжение? Конечно, сокровище старинных предписаний бесценно. Но не есть ли империя — сосуд, содержащий это сокровище? Если империя подпала игу, если разбитый сосуд разлетается вдребезги, не рассеется ли навсегда и сокровище древних правил… Сыновняя почтительность распространяется на всех предков, на всю страну, на все отечество, но действительно ли Иорисака Садао отступает от сыновней почтительности, отрекаясь, быть может, только для видимости, от памяти предков и изменяя правилам своей общины с высшей целью спасти независимость своей родины?

Чеу-Пе-и курил молча.

Жан-Франсуа Фельз закончил:

— Пе- и Та-дженн, когда необходимость заставляет мужа уклониться от прямого пути, то преступает ли, действительно, жена его против женской скромности, если она тоже вслед за ним вступает на извилистую тропинку, чтобы идти по следам того, следовать за кем она поклялась до самой смерти?

Чеу-Пе-и отложил трубку чеканного серебра. Но только для того, чтобы протянуть указательный палец к трубке из черного бамбука с нефритовым мундштуком. И он продолжал молчать.

Тогда Жан-Франсуа Фельз поднялся с циновки и обернулся лицом к своему хозяину.

— Пе- и Та-дженн, — сказал он вдруг, — я выкурил сегодня больше трубок, чем мог сосчитать. И, быть может, опиум возвысил мой слабый рассудок до понимания вещей, обычно для него не понятных… Да, я видел сегодня очаг, от которого изгнан дух предков. Но не написано ли, что людей должно судить не по делам их, а по намерениям? Тот, кто унижается, чтобы возвысить империю, не должен ли быть оправдан?

Трубка из черного бамбука была приготовлена. Чеу-Пе-и затянулся глубокой затяжкой и закутался в густое, сильно пахучее облако.

Затем он заговорил торжественно:

— Предпочтительно вовсе не судить людей. Поэтому мы не обвиним и не оправдаем Иорисака Садао. Мы не обвиним и не оправдаем маркизу Иорисака Митсуко. Но философ Менг Тзе, отвечая однажды на вопросы Ванг-Чанга, сказал, что ему никогда не приходилось слышать, чтобы кто-либо поправил других, ухудшив себя самого; а еще менее того — чтобы кто-либо возвысил империю, обесчестив себя самого.

— Не полагаете ли вы, — спросил Фельз, — что усилия японцев тщетны, и что Восходящее Солнце должно неизбежно пасть в борьбе с Оросами?

— Я ничего не знаю, — ответил Чеу-Пе-и. — Да это, впрочем, и не имеет никакого значения.

Он засмеялся странно и громко…

— Никакого значения. Мы на досуге еще поговорим об этом пустяке, когда наступит час.

Дитя, коленопреклоненное возле Фельза, приклеивало маленький цилиндр опиума к головке бамбуковой трубки.

— Удостойте закурить, — заключил Чеу-Пе-и. — Этот черный бамбук был некогда белым. Доброе зелье само окрасило его так после тысячи и десятка тысяч курений. Никакое дерево, никакая черепаха, никакой драгоценный металл не достоин этого бамбука.

Оба они курили очень долго.

Над туманом опиума, все густеющим, девять фиолетовых фонарей сверкали теперь, как звезды в ноябрьскую ночь. И шипенье коричневых капелек, испаряющихся над лампой, еще более подчеркивало абсолютную тишину.

Холод, предшествующий заре, уже пал на поля, когда пропел далекий петух.

И Фельз тогда стал мечтать вслух:

— Поистине, весь реальный мир замкнут в этих стенах желтого шелка. Вне их лишь немного обмана. И я не верю больше в существование белой яхты с медными трубами, где живет женщина, сделавшая меня своей игрушкой.

— Мисс Вэйн, звонили ли вы, чтобы подавали завтрак?

— Нет…

— О, какая лентяйка!..

И мистрис Хоклей протянула руку к электрическому звонку.

Столовая яхты была громадна и отличалась такой грубой, лезущей в глаза роскошью, что сразу чувствовалось, что здесь было намерение поразить, ослепить и подавить. Можно было вообразить себя где угодно, только не на борту судна. Обилие карнизов, кариатид, живописи, скульптуры и позолоты вызывали в памяти какую-нибудь королевскую или императорскую оперу, или же салоны рулетки в Монте-Карло. Мистрис Хоклей, собственница «Изольды», обладала восьмидесятью миллионами и желала, чтобы никто не усомнился в этом.

Метрдотель в одежде адмирала внес на золоченом подносе «early breakfast» 18 18 Ранний завтрак. по-американски: имбирное варенье, бисквиты, поджаренный хлеб и крепкий чай.