Наталья Дмитриева: Алхимики

— Пусть так, — сказал он, помолчав. — Я шел за обманкой. Мне не достичь того, о чем ты говоришь. Такой путь не для меня. И все же они мои — эти книги, никто более не увидит их и не прочтет. Яд, которым они отравлены, отныне никому не принесет вреда. Господь свидетель, я исполнил обещанное. Осталось одно… — Имант внимательно поглядел на старика. — Твоя голова, алхимик.

— Возьмите и ее, — сказал Виллем и закрыл глаза.

Имант поднял книгу с постели и спрятал под мантию.

— Она имеет ценность до тех пор, пока едина с телом. Я возьму то, что в ней есть, не сейчас — сегодня достаточно тайн — но со временем. Уповаю на ваше благоразумие, господин Ротеркопф. Вы мудры — так не противьтесь неизбежному. Клянусь именем Христовым, вас ни к чему не станут принуждать силой, напротив, будут оберегать и заботиться, как о короле. Я желаю только, чтобы вы не сделались для меня книгой с пустыми страницами.

— Все в руках Божьих, — вздохнул философ.

— Истинно так, — произнес Имант, направляясь к двери. — Я навещу вас завтра, господин Ротеркопф. Набирайтесь сил. Наши беседы будут долгими.

— Завтра… — прошептал старик.

Имант открыл дверь и вышел.

Виллем Руфус устало опустил голову на подушку. Морщинистые руки философа бесцельно скользили по складкам покрывала, то разглаживая, то сминая вновь. Щурясь, старик глядел на свечу. Та почти прогорела, и ее огонек, совсем тусклый, чуть колебался на тонком крючке фитиля. Однако у старика не было сил задуть ее: его губы посинели, дыхание вырывалось из них с чуть слышным хрипом. Моргая, Виллем отвел глаза и вздрогнул — у двери кто-то стоял.

— Это вы, господин Имант? — прошептал философ.

Ответом ему был сдавленный смешок, более похожий на рыдание. Старик вздрогнул еще сильнее, его лицо исказилось.

— Андреас? — спросил он испуганно. — Сынок, зачем ты пришел?

Молодой человек оторвался от дверного косяка, за который он цеплялся, чтобы не упасть, и неверным шагом приблизился к постели.

— Я пришел к своему учителю, — ответил он с поклоном.

Виллем не мог отвести от него взгляд. В лице ученика не было ни кровинки, черты исказились, а глаза блестели странным блеском и безостановочно двигались, как будто он пытался уследить за обезумевшей мухой. Склонив голову к плечу, как любопытный ребенок, Андреас спросил:

— Это вы, мэтр? Вы — мой учитель?

— Ты всегда называл меня так, — ответил Виллем. Ученик кивнул.

— Мне следовало звать вас по-иному.

— Присядь, — попросил старик. — Послушай меня, Андреас… Ты стал мне больше, чем учеником, ты — возлюбленный сын моего сердца.

Он протянул руку, но молодой философ быстро отстранился.

— Черного лживого сердца. Быть сыном такого — не велика честь.

— Я никогда не обманывал тебя, — сказал старик.

Наконец Андреас остановил на нем свой взгляд.

— Я тоже так думал, потому верил вам, как Богу. Но вдруг я ошибся? Знаю я вас или нет? Кто вы? Тот ли человек, что был для меня самым лучшим, самым чистым и святым на земле? Никакая грязь не могла к нему пристать; он чурался грязи, обходил ее, отворачивался в сторону. А вы влезли в нее с головой… когда так мирно, так спокойно… вели беседу с палачом!

— Андреас! — воскликнул старик, хватая губами воздух.

Ученик сжал его плечи.

— Этот голос, это лицо!.. Я узнал его! Это он душит меня по ночам, его когти царапают мое горло, его руки ломают мне пальцы. Сколько проживу, я буду помнить его, как сейчас, как тогда, когда он приходил ко мне и шипел в мое ухо: «Отдай, отдай, отдай». Это был шепот дьявола!

— Сынок, зачем ты пришел? — простонал Виллем Руфус.

— Я хотел найти спасение от самого себя. У вас я хотел найти его. Но вы, отец мой и учитель, предались дьяволу, вы отдали ему душу вместе с книгой, предали все, чему я поклонялся, предали мою веру, предали меня… — Андреас прижался к философу, выплюнув последние слова ему в лицо.

Задыхаясь, старик схватился за грудь и бросил на ученика умоляющий взгляд. Но Андреас отошел от него, отвернулся и изо всех сил ударил кулаком по стене.

— Вы — худший из всех. Я ненавижу вас!

У него вырвалось сухое рыдание, заглушившее слабый шепот учителя.

Остаток свечного фитиля сполз в восковую лужицу и потух, выпустив напоследок дымный завиток. Темнота и наступившая в ней тишина внезапно испугали Андреаса. Его сердце заколотилось куда сильнее, чем недавно при виде Иманта, и тело охватила дрожь. Он медленно повернулся, потом, не сводя глаз со светлого пятна на постели, неуверенно шагнул вперед.