Василий Коростелев - Ловец

Приказчик с готовностью уставился на меня.

– Мне лучше ткани на платье.

– Могу предложить ситец, сатин, саржу, новомодный трикотаж…

– Дайте лучше шесть метров вон того, – сказал я, показывая на синий с блестками материал.

– О! Цвет электрик, новинка сезона! Прошу вас, восемнадцать рублей за аршин…

Ругаясь про себя, я вышел из магазина с изрядно опустевшим кошельком и свертком под мышкой.

– Гони, старик, хватит спать! – заорал я над ухом возницы, и от предвкушения, как обрадуется жена, придя с работы, у меня опять поднялось настроение.

Открыв общую дверь квартиры своим ключом, я спокойно подошел к своей комнате и тут услышал поразившие меня звуки, доносившиеся из-за двери.

Так стонала моя жена, когда достигала пика наслаждения, в моменты близости! В этот миг мимо меня серой мышью по коридору прокралась соседка из «бывших». «Знала!» – мелькнула яростная мысль, и, не удержавшись, я впечатал сапогом по ее тощему заду. Затем решительно дернул дверь.

Они даже не закрылись! И было отчего! Я в первый момент даже не понял собственной реакции на открывшуюся картину. На полу валялись кальсоны и нижнее женское белье. На моем жестком кресле с высокой спинкой, реквизированном по случаю из особняка одного спесивого генералишки, висел габардиновый китель со знаком почетного чекиста на груди. А на постели, не замечая ничего, взмахивал толстой волосатой задницей поборник морали и пламенный большевик-ленинец Юзеф Анзельмович Новак. Под ним, тонко воя и взрыкивая, извивалась моя законная супруга Лидия Тихоновна Рукавишникова (в девичестве – Парасюк). «Не притворяется…» – с тоской подумал я и тихо сполз по стенке. Я из этого увлеченного фраера в минуту фарша мог наделать голыми руками, но жить еще хотелось…

Наконец мое присутствие было обнаружено. Думаете, они смутились? Да ни капли! Начальник сполз с обмякшей супруги и, натянув подштанники, спокойно оделся. Подойдя ко мне, покровительственно похлопал по плечу, сказал: «М-да…» – и скрылся за дверью.

Я сидел, тупо глядя на откидной календарь, красовавшийся на противоположной стене. «Двадцать первого апреля тысяча девятьсот двадцать седьмого года окончились карьера и семейная жизнь Кости Рукавишникова», – констатируя факт, я безучастно смотрел, как неторопливо и даже с долей позерства одевается Лида.

– Ну что уставился? – наконец не выдержав, перешла она в атаку. – Не мог приехать как было запланировано? Тихо-мирно, ни о чем не догадываясь, дослужился бы до начальника отдела, а теперь тебе, дураку, или голову, как куренку, оторвут, или поедешь в места, где Макар телят не пас! Ради тебя же старалась!.. – вдруг добавила она.

Зря сказала.

– То-то я заметил, как ты искренне радела за любимого мужа! – съязвил я, постепенно оживая. «Нет, бить я ее не буду, себе дороже выйдет», – решил про себя, пропуская ее к выходу…

Она так и не пришла ночевать. Думаю, опасалась меня. А зря.

Остаток дня и большую часть ночи я трещал старым «Ремингтоном», составляя отчет о проделанной работе, а утром, как ни в чем не бывало, чисто выбритый, в наглаженной форме и при оружии, предстал перед начальником отдела.

Юзеф Анзельмович бесстрастно пролистал отчет, затем одобрительно хмыкнул, найдя вкусные для него детали в характеристиках отдельных «клиентов», и обыденным голосом произнес:

– Все, до воскресенья. Отдыхай. В выходной едем на охоту сопровождать старших товарищей.

Он оторвался от бумаг и, упершись взглядом белёсо-голубых глаз мне в лицо, минуту с интересом его разглядывал, но ничего не сказав, жестом показал, что я свободен.

В Завидово выехали ранним утром, на четырех машинах. Два «форда» охраны неслись впереди по Тверскому тракту. За ними следовали «мерседес» и «рено» последней модели, в которых разместились несколько ответственных работников нашей службы. Я ехал с группой малознакомых мне телохранителей и адъютантов, так что разговаривать нам было не о чем. Всю дорогу по тракту, занявшую более трех часов, я размышлял о своей дальнейшей участи. Возможно, рядом со мной находились те, которым прикажут меня уничтожить по-тихому, предоставив все дело как несчастный случай во время охоты. Впрочем, может, зря я переживаю. Чекисты – народ недоверчивый, и убийство одного из приближенных Юзефа даст недоброжелателям повод покопаться в его грязном белье.

Наконец наш кортеж свернул с тракта на проселочную дорогу, и мы еще более часа ехали по непросохшему бездорожью, порой иногда чуть ли не на руках вытаскивая застрявшие в грязи машины. Все сопровождающие высокое начальство уделались, как свиньи, зато на егерском кордоне нас ожидала хорошо протопленная изба, где мы, переодевшись, смогли плотно перекусить деревенской снедью. Начальство засело в большой гостевой избе, откуда до глубокой ночи доносились звуки пьяного разгула…