Денис Гербер - Заблудшие

Рассказав историю, Батоха с прищуром наблюдал, как дымок от трубки поднимается вверх, смешиваясь с дымом очага.

– Ну и что с того? – хмыкнул Никита.

– То, что веры меняются, а некоторые силы как были, так и остаются. Одни помогают человеку, другие – вредят. Первых великие ламы подчиняют себе, сахюсанами делают. А со вторыми договариваться нужно, чтоб бед не было.

– Я уж тут с тобой до епитимьи договорился. Православные с духами не якшаются. Что с Богом – то не с бесом: какие тут договоры?

– Боишься, Никитка. А Лёска не боялся. И тайша Сосим не боится.

– Не боюсь я! Связываться с бурханами вашими неохота.

– Тайша Сосим сказал, чтобы со мной шёл? Сказал! Стало быть, хочешь не хочешь, а делай. Сосим поумнее тебя будет. И Нил Иркутский поумнее тебя будет. Он нашу веру не отрицает, а поддерживает.

– Брешешь снова. Архиепископ веру вашу и язык изучает, чтобы проповедовать лучше. Сколько бурят окрестил уже! Николая Доржеева крестил, а тот, говорят, ламой знатным был.

– Зачем тогда Нил книги про бурханов пишет? Не знаешь? Не знаешь!

– Ты, видать, знаешь!

– Нил Иркутский и Нагмат Доржеев поняли, что нет веры лучше или хуже. Все веры хороши, им следовать нужно правильно. Кто свою веру постиг – не станет бранить чужую, видит: всё едино.

– По-твоему, разницы между ламской верой и православием нет?

– Разница есть. Её люди придумали.

Никита не знал что ответить. Жаль, что на его месте не оказался православный с более подвешенным языком. Вот хоть Алёшка Люблин, к примеру, – тот в спорах знал толк. Только Алёшка сгинул, да и, со слов бурята, не очень-то противился языческой вере. Оттого, наверное, и сгинул.

– Ритуал провести надо, – напомнил Батоха. – Скоро к шаману пойдём.

– Тебе надо – ты и иди! Мне вера не позволяет.

– Без ритуала плохо будет. Лучше уж назад возвращайся.

– И вернусь! Я в ваших поганых делах не замараюсь.

Никита думал, что Батоха обидится, но старый бурят лишь недоумённо пожал плечами.

В юрту вернулась Соелма. Хозяйка постелила гостю шкуры недалеко от догорающего огня, и Никита улёгся. Он долго не мог заснуть, таращась на жаркие угли, да ещё Батоха всё время курил, сдержано кашляя в кулак.

Утром Соелма собрала Батохин заплечник. Кое-что добавили и Никите: несколько узелков с рисом и мукой, мех с маслом, какие-то пахучие свёртки.

Из долины, со стороны Байкала уже выныривало сентябрьское солнце. Утренний ветерок приносил из леса пряный запах трухи.

Батоха прихватил ружьё – древний короткоствольный штуцер. Из таких, наверное, ещё дружина Ермака паляла. Никита побоялся бы стрелять из этой рухляди.

– Идти пора, – сказал бурят. – Иначе до вечера можем не вернуться, а ночевать – замёрзнешь.

– А ты, значит, не замёрзнешь?

Никита уплотнил великоватые ичиги портянками, сунул нож за голенище и пошёл за Батохой.

Тропка, устланная мелкой рыжей хвоей, взбиралась по лесистому склону. Она огибала скалистые выступы и опрокинутые непогодой дерева, пробиралась через сырой подлесок. Никита, хоть и шёл вторым, вмиг собрал на себя всю влагу. Бурят каким-то образом оставался сухим.

Спустя час они выбрались на каменную россыпь, уходящую вверх широкой рекой. Батоха уверенно поскакал по курумнику, будто различал тропинку в нагромождении валунов. Взбирались всё выше. Камни здесь словно не были обласканы ветром и водой, они делались шаткими и угловатыми. Страха у Никиты не было. Все мысли разбежались, оставив одну сосредоточенную думу: куда сделать шаг и не свалиться. Любое падение грозило вывихнутой ногой, переломанными рёбрами, разрезанной об острые камни ладонью, а то и прошибленной головой.

Вскоре курумник закончился, они вышли на пологий склон, заросший травой и диким луком. Батоха присел у ручейка, достал трубку и принялся уминать табак коричневым пальцем. Никита нацедил воды в кружку и жадно, будто с похмела, выпил.

Всю дорогу они молчали. Вот, наступила подходящая для разговора минутка, но бурят ничего не говорил, лишь посасывал трубку и с хитринкой глядел на мальчика. «Думает, я сейчас его вопросами засыплю, – усмехнулся про себя Никита. – Хреном тебя по башке! Ничего не скажу».

После перекура двинулись вверх по склону. Опять появилось что-то похожее на тропку. Уже не было нужды с опаской глядеть под ноги, выбирая место для шага, и дурные мысли полезли в голову – настырно, как черти в хату без образа. Главная дума заключалась в том, куда и зачем его ведут. На какое поручение его подписал отец Зосима? Не от того ли сгинул Алёшка Люблин? Видно, потому и молчат все – и священник, и Батоха. Не раскрывают подробности, чтобы клиент не убёг. Может, отец Зосима, как и ламы, решил с духами договориться? Может, его, Никиту, ведут как телёнка на убой? – хотят духов жертвой умаслить. Выходит, он и есть тот самый жэмхег – лучший кусок мяса, который в дар поднесут. Никита отогнал жуткие мысли. Нашёптывает тот, кто за левым плечом прячется, – старается отчаянье вселить. Послушаешь его, так он начертомелит, наговорит такого, что и сам себя в погибель сведёшь.