Мишель Зевако - Нострадамус

Дама с седыми волосами с минуту смотрела исполненным нежности и сочувствия взглядом на свою юную гостью, по щекам которой одна за другой катились слезы.

— Так вы любите своего отца? — наконец вымолвила она.

— Я отдам жизнь, если понадобится, только бы ничто не причиняло ему горя! Чем чаще люди приходят в ужас от его имени, чем больше боятся его самого, тем сильнее мне хочется заставить его забыть об этих проклятиях, о всеобщей ненависти, создающей ту страшную губительную атмосферу, в которой ему приходится жить.

— Ну, хорошо, дитя мое… Но прежде всего вам придется назвать мне имя вашего отца.

Мари покраснела, потом побледнела. Она колебалась, опасливо оглядываясь и не решаясь произнести фамилию вслух. Но вдруг решилась и, склонившись к уху дамы, на одном дыхании пробормотала имя — то самое грозное имя, которое всегда сопровождалось ужасными проклятиями. Потрясенная хозяйка дома на шаг отступила от девушки. Тоже побледнела. И бросила на Мари взгляд, в котором светилось страшное подозрение.

Но очень скоро она взяла себя в руки, и на черты ее прекрасного лица вновь легло выражение светлой печали.

— Нет, — прошептала дама, покачав головой. — Нет, не может быть, чтобы эта чистая девочка явилась ко мне, желая выследить и выдать меня палачам. Дитя мое, — сказала она громче, взяв Мари за руку, — я ведь тоже пострадала по вине того человека, которого вы называете вашим отцом. Однажды… в один ужасный день… мне пришлось предстать перед ним, и я выкрикнула ему в лицо родившееся в самом моем сердце проклятие… Я предсказала ему несчастье… Да, и на самом деле, я понимаю, как это ужасно для вас — быть дочерью поставщика палачей. Смерть идет бок о бок с этим человеком!

Девушка протянула руки к хозяйке дома, умоляя сжалиться над ней.

— Сам Господь прислал вас ко мне, — торжественно продолжила дама. — Сама не понимаю, что привлекает меня в вас, но, может быть, если вы действительно любите вашего отца, он и будет спасен…

— Спасен? — удивилась девушка.

— Да, дитя мое. Но теперь мне надо знать имя того, кого вы любите.

— Сейчас скажу, — дрожа от страха, прошептала гостья. — Но прежде… прежде скажите вы мне: какая опасность угрожает моему отцу? Смилуйтесь! О, господи, я чувствую, что вы увидели в будущем моего отца какую-то страшную угрозу!

— Это верно: страшную, чудовищную угрозу.

— Спасите же его! — воскликнула Мари, безумно взволнованная тоном женщины, которая, вполне возможно, была колдуньей.

Дама задумалась. На ее лице появилось выражение неукротимой силы, прекрасные черные глаза сверкнули пламенем, при виде которого хотелось зажмуриться.

— Спасти его? — спросила она, помолчав. — Хорошо. Когда вы увидите вашего отца, дитя мое, скажите ему, чтобы он три дня не выходил на улицу. Иначе он погибнет.

Мари вскочила, не удержав вырвавшегося из груди слабого крика.

— Скажите ему, — добавила колдунья, — что в течение этих трех дней ему необходимо отказаться от возложенных на него обязанностей… Но главное: пусть остается дома, пусть не появляется среди людей — его разорвут на части… Как собачья свора — оленя…

Мари не стала слушать дальше. Она бегом устремилась к двери. О боже, надо поскорее предупредить отца! Прежде всего — отец! А с любовью можно и подождать… Она вернется позже, чтобы узнать, что же ей следует сказать Рено. Дама не успела и пальцем пошевелить, удерживая девушку, а та уже была за дверью.

— До чего же поспешно она ушла… — прошептала колдунья, которую охватило ужасное подозрение. — Нет, не ушла, это было похоже на бегство… Неужели она все-таки шпионка? Как знать? Этот человек способен на любую хитрость, как и на любое злодейство. Он — сама Смерть, и он — сама Ложь. Нам необходимо завтра же уехать из Парижа…

Мари, не глядя по сторонам, пробежала через площадь и пулей ворвалась в заполненный людьми двор роскошного здания. Здесь были стражники, офицеры, воины, вооруженные луками и алебардами, — словом, не меньше солдат, чем в какой-нибудь королевской крепости. Вся дрожа от волнения, девушка приблизилась к высокому широкоплечему всаднику с суровым лицом. Он в это время как раз поставил ногу на землю, спускаясь с седла.

— Мари? — нахмурив брови, удивленно спросил человек с суровым лицом. — Почему вы так поздно возвращаетесь с мессы? Что могло произойти?

— Батюшка, мне непременно нужно поговорить с вами! — задыхаясь, сказала Мари. — Речь идет о вашей жизни!

— Моя жизнь! Ее прекрасно охраняют, и никакой другой защиты не требуется. Горе тому, кто осмелится… Ну, хорошо: идите и подождите меня на моей половине.