Мишель Зевако - Нострадамус

Она, волнуясь, сжала руку того, кого звали или кто называл себя Рено.

— Как это странно, — продолжала она все тем же мечтательным тоном, — как это странно: я просто шла по улице… И вдруг почувствовала волнение, меня охватила дрожь — такая, какую просто невозможно забыть до конца жизни. И — против собственной воли — обернулась. И поняла, что это волнение, эта дрожь, сотрясавшая все мое существо, порождены одним лишь твоим взглядом. Да-да, я сразу же поняла, что ты обладаешь совершенно магической властью надо мной!

— Магической? — Молодой человек, казалось, вздрогнул.

— Я не нахожу иного слова. Ты тогда подошел ко мне и сказал: «Успокойтесь. Я не стану вас удерживать против воли, только потому, что сам этого жажду. Я запретил себе следовать за вами. Через минуту я уже не буду знать, где вы, никогда не узнаю, кто вы. Но если вы полюбили меня, скажите мне это завтра под тополями на Гревской площади». Сказав все это, ты ушел, даже не обернувшись. А я… Придя домой, я плакала, я пыталась молиться, встав на колени… Но сразу же поняла, что не с Богом, а с тобой говорю, думая, что обращаюсь к Богу, с тобой — всего час назад мне совсем не знакомым…

— Любимая моя, дорогая! — воскликнул Рено.

— А назавтра, уже решив забыть тебя, позабыть все случившееся, я отправилась к мессе. Но вместо того, чтобы прийти в Сен-Жермен-л'Оссерруа, я оказалась на берегу Сены… под тополями, перед тобой. И с тех пор каждое утро, выходя из дома, чтобы пойти в храм, я прихожу на свидание к тебе. Мой храм — здесь.

Рено задумчиво склонил на грудь свою благородную голову.

— Да, — прошептал он, — я очень хочу удержать тебя, но только по твоей доброй воле. Я еще подожду…

— Завтра, Рено, говорю тебе, завтра! Завтра ты узнаешь, у кого должен просить моей руки.

В этот момент по Гревской площади пронесся ропот: люди стали шептаться, повторяя угрозы и проклятия. Окруженный лучниками, показался величественного вида мужчина.

— Дорогу монсеньору де Круамару! — громко прокричал начальник отряда лучников.

Мари стала белой как мел. Рено сжал кулаки. Но высокая фигура главного превотального судьи, барона де Жерфо, сеньора де Круамара, уже скрылась из виду, он отправился на охоту за новыми жертвами.

— Мадемуазель, — повторяла встревоженная дама Бертранда. — Да куда же вы идете? Вот же где ваш дом!

Рено, в последний раз сжав в объятиях свою возлюбленную, только что удалился. Мари, все еще очень бледная, пересекла площадь, повернулась спиной к роскошному зданию, на которое ей указывала дуэнья, и внезапно спросила:

— Дама Бертранда, а где живет та женщина, которая смотрит в прошлое и в будущее?

— Господи! Неужели вы и впрямь хотите пойти к колдунье?

— А кому мне довериться? — печально вздохнула девушка. — Ведь у меня нет матери. И я до сих пор не знаю, решусь ли завтра признаться Рено… Боже мой, эти проклятия со всех сторон, которые я сейчас слышала… А какая обжигающая ненависть сверкала в его взгляде! Дама Бертранда, мне необходимо повидаться с этой женщиной. Разве не ты сама говорила, что она дает бесценные советы тем, кто к ней обращается?

— Да, конечно. И она помогла своими советами многим горожанам, и она так милосердна к бедным людям, которые прозвали ее за это Добрым Гением… Но если эту женщину выдадут, ее, разумеется, сожгут вот на этом костре… Что же до того, где она живет, так мы совсем рядом…

Мари, не дослушав, толкнула дверь, та отворилась.

Девушка вошла в дом, хозяйка которого при ее появлении встала, помогла трепещущей от волнения гостье усесться, потом протянула ей руку и сказала нежным печальным голосом:

— Успокойтесь, дитя мое, и расскажите мне, что вас так мучает. Если я смогу помочь вам или хотя бы утешить, я сделаю это от чистого сердца.

— Да, правда, — прошептала Мари, — вы действительно великая утешительница, и вот что странно: ваш голос успокаивает и убаюкивает меня в точности как тот, другой, который так дорог мне… Сейчас я расскажу вам, что меня тревожит: имя, которое я ношу, ненавидимо всеми. Когда кто-то произносит это имя, вокруг слышатся проклятия. Но это еще не все. Главное, он ненавидит это имя, понимаете: он! Тот, кого я люблю, всей душой ненавидит это имя, и ненависть его беспощадна! А я, — продолжала девушка, уже не сдерживая слез, — я обожаю моего жениха, но я люблю и отца. Люблю всем сердцем и почитаю, как должно почитать человека, которому обязана своим появлением на свет. Вот в чем моя беда, вот какое горе раздирает мою душу. Если я назову любимому свое имя, которого он еще не знает, но которое так ненавидит, если я завтра ему его назову, как обещала, он ведь может отвернуться от меня! Сделает он это или нет — вот что я хочу узнать.