Иван Аврамов - Ошибка Перикла

Анаксагор горестно покачал головой.

— Ты как-то предупредил его?

— Что бы от этого изменилось? Как он убережется? Отказаться от еды и питья — значит, умереть с голоду. Я постараюсь его вызволить. Но мне сейчас очень нелегко. Прощай, Анаксагор!

— Прощай, Перикл! Больше, наверное, уже никогда не повстречаемся!

— Никто не может предвидеть будущее, — утешительно сказал Перикл. — Это удел богов. Нам остается лишь уповать, что они будут к нам благосклонны.

Той же ночью Анаксагор тайно покинул Афины.

Спартанский царь Архидам возлежал на низком ложе, потчевал гостей — могущественных седовласых эфоров Никомеда и Сфенелаида, расположившихся напротив. Даже у самого нищего илота [108] И л о т ы — мессеняне, коренные жители Мессении, порабощенные спартанцами и низведенные до уровня рабов. Занимались обработкой земли. или периэка [109] П е р и э к и — ремесленники и торговцы, жившие на особо отведенной для них территории. язык бы не повернулся назвать яства на столе изысканными: твердый овечий сыр, о который можно сломать зубы, мясо дикого кабана, соленые оливки да хлеб. Мясом, впрочем, заедали каждый добрый глоток вина лишь Архидам и Сфенелаид. Никомед же, едва обозрев выставленные кушанья, попросил:

— Вели, царь, подать черную похлебку. [110] Варево, приготовленное из чечевицы и бычьей крови. Без него не обходилась ни одна сиссития — совместный обед братств свободных спартанцев из 15–20 человек. А мясо я и не помню, когда едал. Кажется, в молодые годы.

— Вот уж кто трижды купан в Евроте, [111] Река, на которой стоит город Спарта. — пошутил Архидам, имея в виду старую легенду, как однажды чужеземный владыка решил попробовать это знаменитое блюдо, а потому не пожалел денег на повара-спартанца. Отведав же похлебки, взбеленился: «Ты издеваешься? Разве это можно съесть?» На что повар резонно заметил: «О, властелин, прежде чем есть черную похлебку, нужно выкупаться в Евроте».

— Да, выкупан. Но однажды. И этого вполне достаточно, — с улыбкой поправил царя Никомед.

— Жаль, что Павсаний был очень мало похож на тебя, — уже серьезно, раздумчиво сказал Архидам, не отводя глаз от замысловато расписанного кратера. — Воин, конечно, был отменный, но гражданин никудышний.

И Никомед, и Сфенелаид прекрасно понимали, что имеет в виду хозяин. Павсаний, который главенствовал над эллинским воинством при Платеях и имел несомненные заслуги перед всей Элладой, был уличен в тайных сношениях с врагом — самим Мидийцем. [112] Так — Мидиец, или Варвар, греки называли персидского царя. Трудно сказать, кто сделал первый шаг навстречу — Ксеркс или Павсаний, однако первый, зная о тайных замыслах царя Лакедемона получить власть над всем эллинским миром, сумел подобрать ключи к его сердцу. Высокомерный и надменный, Павсаний, падкий на лесть, блеск золота и восточную роскошь, напрочь, казалось, забыл о мудрых наставлениях Ликурга [113] Великий спартанский законодатель. и вкусе черной похлебки, столь любимой сисситами. Все чаще царь представал окружающим в блестящем персидском одеянии, а стол его ломился от дорогих и изысканных кушаний. Немудрено, что на царя посыпались жалобы, а союзные с Пелопоннесом города сочли лучшим покровительство Афин, которые тогда-то, назначив эллинотамиев [114] Казначеи союзной эллинской казны. и учредив форос, [115] Ф о р о с — уплата денежных взносов. в полной мере почувствовали сладость первенства и его несомненные выгоды.

— Вот как бывает: дяде Павсания — доблестному царю Леониду, закрывшему собой Фермопилы, и всем трехстам нашим воинам, там полегшим, поставили камень со словами: «Путник, пойди возвести нашим гражданам в Лакедемоне, что, их заветы блюдя, здесь мы костьми полегли». А тело племянника поначалу хотели столкнуть в Кеадскую пропасть, предназначенную для упокоения преступников. А ведь и Леонид, сын Анаксандрида, и Павсаний, сын его брата Клеомброта, оба Гераклиды, — сказав это, Сфенелаид многозначительно вскинул седые клочковатые брови.

— Хотел того Павсаний или нет, а невольно порадел Афинам. Не правда ли, этот город сейчас здорово напоминает расфуфыренную бабу, которая нацепила на себя все свои побрякушки? — Никомед от негодования затрясся всем своим сухоньким жилистым телом.

— Не чересчур ли ты, Никомед, резок? — осторожно возразил Архидам, который благоразумием и выдержанностью определенно напоминал знаменитого афинянина Перикла. — Может, Аттика и ударилась в крайность, беспрестанно что-то строя и украшая. Но ведь, если по правде, вся Эллада сейчас завидует красоте и величию Афин, могущество которых надежно охраняют «Длинные стены».