Иван Аврамов - Ошибка Перикла

Обо всем этом у Перикла было время подумать, потому вопрос его сиротливо повис в тишине, а Анаксагор даже не пошевельнулся. Что ж, Перикл хорошо знал старого упрямца. Следовало пустить в ход все свое красноречие, чтобы Анаксагор сбросил с головы плащ.

— Ты поступаешь неправильно. Ты ведь сам учил меня, что даже в самых сложных ситуациях следует хранить твердость духа и верность себе. Послушай меня внимательно: разве «Разум», которым гордится вся Эллада, высказал все о земных и небесных явлениях?

Анаксагор никак не откликался и был столь неподвижен, что Перикл даже испугался — есть ли еще в этом теле дух?

— Скажу больше. Если я останусь без тебя, мне придется еще труднее. Ты ведь знаешь, как я дорожу твоими советами. Вовсе не преувеличиваю: мне без тебя будет очень трудно. Перикл без Анаксагора — все равно что народное собрание без Перикла. Прошу тебя, учитель мой и друг, — одумайся, откажись от того, что замыслил.

Тяжкий вздох был ответом гостю. Наконец философ выпростал руку и медленно стянул с головы обветшалую, побитую молью хлену. Но как лежал он лицом к стене, так и остался. Прозвучавший ответ был лаконичен и достоин мудреца:

— Кто нуждается в светильнике, тот наливает в него масло.

Перикл от души рассмеялся.

— Ты прав, дорогой Анаксагор.

В тот же день посланец Перикла принес философу деньги. Это была немаленькая сумма, которую стратег взял из своих личных средств…

Вспомнив, как он не дал мудрецу уморить себя голодом, Перикл задумался. Тогда уберечь его было гораздо легче, чем теперь. Против Анаксагора те, кто наделен правом карать, и, как ни странно, он, Перикл, первое лицо в Афинской республике, ничем не может ему помочь. Остается лишь упредить удар, избавляя философа от тех мучений, которые сейчас испытывает Фидий.

Старик был чрезвычайно занят — он заносил на восковую табличку очередные мысли. Искренне удивился появлению Перикла, так как знал, что тот в гости ходить не любит. И хоть первый из афинян был по обыкновению спокоен, Анаксагор понял, что ничего хорошего этот визит ему не сулит.

— Приветствую тебя, мой старый друг! Прости, что прерываю твои ученые занятия.

— Я всегда рад видеть тебя, достойнейший сын доблестного Ксантиппа. Полагаю, ты посетил меня вовсе не для того, чтобы получить удовольствие от умной беседы.

Перикл молчал, чувствуя острую жалость к старому философу, которому предстояло сорваться с насиженного места и бежать неведомо куда. Вынесет ли он тяготы предстоящего пути? Что ждет его на чужбине? Недаром ведь подмечено: даже дым в родном доме кажется ярче чужого огня.

— Мне показалось — вошел Гермес, [107] Древние греки считали, что если во время беседы вдруг наступит тишина, то это вошел бог Гермес. — шутливо вскинул редкие седые брови Анаксагор.

— Я прервал ход твоих мыслей, но, боюсь, пройдет еще много дней, прежде чем ты спокойно сможешь им отдаться. Анаксагор, ты должен немедленно уехать из Афин. Хорошо бы сделать это уже сегодня ночью. Неровен час, завтра за тобой придет стража, и ты разделишь участь Фидия.

— Неужели все так серьезно?

— Более чем. «Немногие» из кожи вон вылезли, но таки протащили постановление о преследовании тех, кто замечен в безбожии и изучает небесные явления. Первым, кто угодит в темницу, они видят тебя. Суд — и в лучшем случае изгнание, в худшем — смерть. Знаю, что и в том, и в другом случае я теряю друга и единомышленника. Но мне хочется, чтобы ты был жив и находился в безопасном месте. Поторопись, Анаксагор. Что может быть лучше свободы?

— Никто не свободен, кроме Зевса, — пробормотал философ. — А я не такой уж безбожник, верно, Перикл?… Хорошо, но как прикажешь поступить с моими трудами? — он указал на беспорядочную груду свитков и табличек, двусторонних навощенных дощечек.

— Возьми с собой немногое. То, что ты начал и не успел завершить. Сохранность всего написанного тобой я обеспечу, клянусь! Твои сочинения станут достоянием Афин и, уверен, переживут века. Как только в небе появится первая звезда, к твоему дому подъедет повозка с моими верными людьми. Они сделают все, что нужно.

— Но куда мне направиться?

— Думаю, в Лампсак. Там тебя, великого философа, примут как родного. Да ты, ведь, собственно, оттуда и родом — твои Клазомены совсем рядом с Лампсаком. Кстати, Фидий передавал тебе привет.

— Ты видел его? Как он?

— Ничего хорошего. Мне донесли, они хотят отравить его. Ничего удивительного — их злоба безгранична.