Генри Хаггард: Дочь Монтесумы. Сердце Мира

С сияющими глазами он подошел к молодой женщине, но Майя, взглянув на бледное, убитое лицо сеньора, порывисто бросилась на грудь мужу, громко плача и говоря:

– Прости меня, я не рассчитала своих сил, я хотела спасти тебя. Но я не могу, не могу! Тикаль, я сказала тебе неправду. Уходи от меня!

– Слушайте, Тикаль! – обратился к нему сеньор. – У вас есть нож, у меня тоже. Решим наш спор с оружием в руках.

– Белый человек, ты или безумец, или мошенник, – проговорил Тикаль. – Рисковать моею жизнью против твоей, уже почти конченной? Прощай, Майя! Сегодня ночью я лишусь тебя за все твои мучения.

И он вышел.

В полночь за нами пришла стража с Димасом во главе. Майя беспокоилась за своего ребенка.

– Не бойся за него. Мы пройдем внутренним ходом, и ему не придется страдать от ночного холода.

Мы прошли теми же переходами, что и с Маттеи год тому назад. Димас держал целую связку ключей, отпирая встречные двери. Но он не запирал их за собой, так как считал, вероятно, что нам придется возвращаться той же дорогой или вовсе не возвращаться.

Совет заседал, как обычно. Тикаль посередине, по обе стороны – старейшины и жрецы. Жрец-обвинитель доложил, что предстоит судить трех членов совета, виновных в нарушении клятвы и закона. Назвав нас всех троих, он подробно перечислил наши преступления.

– Выслушайте нашу защиту! С того самого дня, как по вашему велению мы вступили в брак, смерть от руки убийц не переставала нам угрожать. Даже сегодня я вижу среди вас людей, которые схватили нас, но они же в день бегства, и Димас в том числе, говорили, что против нашей жизни существует заговор. Они же говорили, что Тикаль будет низложен. Не так ли, Димас? – горячо заговорила Майя.

– Так! Но об этом после. Дело Тикаля будет рассматриваться особо, а пока он по своему званию старший между нами!

Тикаль вскочил с места, но Димас остановил его:

– Говори и действуй только по своему сану. Твоя стража обезоружена, и все выходы стерегутся!

– При такой опасности мы решили, что надо прежде всего спасти ребенка, и потому бежали, – закончила Майя.

Сеньор и я – оба мы подтвердили ее слова. Тогда вмешался Тикаль и потребовал свидетельства Нагуа. Ее внесли в заседание совета и снова прочли обвинительные пункты.

– Пусть Тикаль сам защищает себя, – ответила она. – Я виновата только в одном: что хотела умертвить ребенка белого человека…

– Она сознаётся! – проговорил Димас. – И нет надобности продолжать расследование, нужно вынести приговор!

– Постойте! – прервала его Нагуа. – Я еще не сказала всего. Почитаемый вами за сына Неба не более как плод обмана и святотатственного подлога… Выслушайте меня, судьи и братья! Отец мой Маттеи…

И она подробно передала собранию все, что касалось подмены золотой пластинки с письменами и поддельного пророчества.

– Это неправда! – послышались некоторые голоса.

– Нет, правда! И я докажу!

С этими словами Нагуа вынула из одежд подлинную золотую пластинку и, передавая ее Димасу, сказала:

– Прочти!

Все молча выслушали странное и малопонятное ее содержание.

– Отец мой, умирая, оставил письменное свидетельство всему сказанному. Я держу его в своих руках и требую, чтобы оно было здесь громогласно прочтено. Теперь судите меня, но за покушение на жизнь не касика, а обыкновенного ребенка, а также за участие в святотатстве.

Нагуа передала Димасу подлинную исповедь Маттеи. Ее прочитали, и она была выслушана при гробовом молчании, после чего опять заговорил Димас:

– Майя и вы, оба пришельца, что можете сказать в свое оправдание?

– Все это правда, – спокойно ответила Майя. – Но мы были вынуждены так сделать. Мы выбирали между смертью и этим поступком, который, собственно, подготовил Маттеи. Я должна еще сказать, что из нас троих, здесь стоящих, Игнасио действовал против воли, под принуждением. Виновны, следовательно, только я и мой муж!

По знаку Димаса двое жрецов с обнаженными мечами отвели нас в небольшую, прилегающую к святилищу комнату и закрыли за нами двери. Мы очутились в совершенной темноте, и я опустился на колени для последней молитвы, так как был уверен, что пробил мой смертный час.

– Ты была права, Майя, когда говорила, что не следует нам идти в эту страну скорби. Будем надеяться, что встретимся вместе в лучшем мире! – проговорил сеньор.

Через час затвор щелкнул и нас позвали в заседание. Все сидели по-прежнему, впереди стоял Тикаль. Нас подвели почти к самому жертвеннику, потом открыли плиты, скрывавшие колодец, и до нашего слуха донесся шум сильного течения воды. Тикаль, отошедший к противоположной стороне колодца, объявил приговор, который был нам ясен и без его слов.