– Теперь вы в моей воле, – сказала Черная Принцесса и слизнула каплю крови с запястья князя.
«Она безумна, только такую женщину можно любить», – подумал Долгоруков.
Никто не знает наверное, применила ли Princesse Noire какую-то магию против князя Долгорукова. Но после похищения крови Михаил Петрович стал непрерывно грезить о Черной Принцессе, видеть её во сне, явственно слышать наяву её голос и даже вступать с нею в астральную беседу, к недоумению окружающих. Княгиня Эвдокси была прекрасна в полном смысле слова, хотя и несколько щупловата на московский вкус. Огромные смоляные глаза пугающе горели на её бледном лице с вишневыми губами и тонкими нитями бровей. Нос был, пожалуй, великоват, но царственно очерчен, а черные блестящие кудри спускались тяжелыми волнами до самого пояса. К тому же она обладала интересной резкостью движений, которая обыкновенно исчезает у женщин после семнадцати лет, и довольно неожиданным для такого тельца, томным и немного грудным голосом.
Влюбиться в неё было немудрено, но избалованный Долгоруков ещё не решил, что ему нужна именно такая любовь. А между тем любовь без спроса охватывала его болезненной манией.
При своем детском виде княгиня Г. была все-таки не достаточно юной для невесты. Она была, как-никак, замужней женщиной. А предложить ей роль метрессы, которая была бы естественной для любой нормальной женщины в её положении, казалось даже чудовищно. Дело в том, что при всей своей красоте, живости ума и смелости поведения Черная Принцесса словно бы не обладала биологическим инстинктом самки, заставляющим молодых женщин интересничать, заманивать мужчин в свои сети и, отдавшись, завладевать ими.
С каждым днем князь Долгоруков все больше убеждался, что те злосчастные мужчины, которых молва связывала с La Princesse Noire, были в действительности её духовными друзьями или, во всяком случае, каким-то астральными любовниками, не посягавшими на её тело. Если бы княгиня в первую же ночь пустила его в свою постель (что было не такой уж большой редкостью, как принято изображать в литературе), он бы давно успокоился и на самом деле стал бы лучшим из её друзей. Но княгиня его попеременно манила и отталкивала, дразнила и жестоко разочаровывала. Словом, она вела себя как девственница, и теперь, через несколько месяцев безумных ночных бдений, умопомрачительных мистических диспутов и исступленных спиритических сеансов, он готов был поклясться, что Princesse Noire была целомудренна даже по отношению к своему пожилому мужу, который безропотно обеспечивал дорогие капризы жены, но предпочитал земные ласки крепостной экономки.
Черная Принцесса точно не принадлежала ни одному мужчине. Но она не принадлежала и Долгорукову, требуя от него безусловной верности. Эта тщета настолько разодрала душу князя, что он уже и в мыслях не мог изменить княгине Г. Для того, чтобы хоть как-то ослабить муки изнурительной мании, брат Петр предложил ему навестить модный немецкий бордель фрау Вейсбюст (она же мещанка Белогрудова), однако это доставило Михаилу Петровичу не большее удовольствие, чем посещение нужника.
Ужасаясь своей ошибки, Долгоруков явился к княгине как-то днем, когда её чары не действовали, и сделал формальное предложение. В дневном свете, с убранными волосами и темными кругами бессонницы под глазами, Черная Принцесса вовсе не казалась демонической колдуньей. Это была обычная худенькая женщина лет тридцати, довольно миловидная, но не богоподобная, такая же, каких десятки других. Долгоруков впервые заметил на её бледных плечах веснушки. Но теперь это не имело ни малейшего значения, потому что само её присутствие вызывало у него дрожь.
– Согласны ли вы быть моей женой? – спросил Долгоруков.
– Не знаю. О да, я согласна, – отвечала Эвдокси с болезненной улыбкой, кутаясь в шаль.
– Для этого вам следует получить развод.
– Я напишу моему мужу.
После таких слов пылким возлюбленным полагалось бы заключить друг друга в объятия и слиться в экстазе поцелуя, но князь и княгиня отпрянули друг от друга и разбежались как зачумленные.
Недели через две из Москвы пришел ответ от князя Г. Муж Ночной Принцессы отвечал, что не намерен дать развода, ибо по-прежнему любит свою жену и остается её супругом перед Господом. Если же ей угодно взять себе любовника, он не собирается вмешиваться в её частную жизнь и даже готов оплатить связанные с этим издержки.
«Какое утонченное издевательство», – думал Долгоруков об этом мнимом добряке.
Читать дальше