Ноэми Норд: Боги должны уйти

— Полеты? Разве человек может летать?

— Во время праздника в городе Уснувших в небо взмывает громадный каучуковый шар. Горячий воздух поднимает его до самых облаков. Он рвется из рук рабов. Они держат его за толстые канаты, пока вожди, жрецы и чемпионы удобно рассаживаются в корзине. А потом Вождь-всех-Вождей подает рабам знак, они приспускают канат из рук, и шар поднимается выше облаков.

— Ты боялась свалиться на землю?

— О, нет. Меня крепко держал на руках отец.

— А я когда-нибудь полечу?

— Разумеется, принцесса.

— И увижу на земле рисунки уснувших богов?

— Ты будешь в восторге от птиц, зверей, диковинных рыб, танцующих игуан и дев с длинными, как спираль времен, косами.

— Правда, что рисунки на земле нарисовали боги?

— Жрецы лгут. Рисовали обычные люди.

— Такие, как мы?

— Ну, может быть, чуточку талантливее нас с тобой. Художник поднимался в небо на раскаленном шаре и большим вогнутым зеркалом ловил дневной свет, а потом солнечным зайчиком выводил узоры на плато. Внизу несколько быстрых рабов бежали за лучом и разгребали камни по ширине луча. Получалось легко и красиво. Вот почему все рисунки состоят из одной беспрерывной линии… Все просто.

— Но почему жрец говорит, что рисунки нарисовали боги?

— Как только люди перестанут верить в чудеса, они разбегутся по скалам, забудут человеческий язык и превратятся в обезьян. Пусть уж лучше помнят о суровых богах, которые сверху приметят каждый палец в носу.

— Душа умирает, когда я думаю об ушедших… Особенно о Храбром Лисе. Мне кажется, что мы расстались навсегда. Я чувствую беду. Она смерть. Она пахнет кровью. Большой кровью. Слышишь? Там вдали… снова кричат женщины… Это смертницы?

— Нет. Смертницам сразу отрезают языки, чтоб мольбами не мешали обряду.

— Для чего нужны напрасные пытки? Чтобы вырвать сердце из груди, хватит нескольких мгновений. Почему нельзя человека убить быстро, как убивают шиншилл?

— Страдание мира одно на всех. Чем больше мук испытает враг, тем меньше их достанется друзьям.

— Ты рассуждаешь, как Жабий жрец, который сказал, чем больше боли ты испытаешь на земле, тем больше радости получишь наверху.

Мать рассмеялась:

— Чем я хуже Старшего жреца? С тех пор, как меня твой отец привез в Солнечную долину, Жабий жрец навсегда потерял власть.

Женщинам не спалось. Они подошли к нам, вздыхая. Хотелось поговорить.

— Со стороны Шоколадных Холмов доносятся жуткие женские крики. Волосы встают дыбом.

— Страшно в деревне без мужчин.

— Шоколадных Холмов давно нет. Омельгоны спалили их еще в прошлом году. С тех пор там никто не живет, — сказала мать.

— Говорят, ленивцы в брачную пору плачут, как женщины, — сказала Серая Сойка.

— Все равно страшно.

— Может, это не ленивцы? Они никогда раньше не плакали.

— Где застряли наши проклятые мужчины? Почему не возвращаются?

— Наверно им весело в городе Уснувшей Совести.

— А так ли уж они нужны? — сказала мать. — Дети сыты и спать уложены. Пойдемте, подруги, полакомимся настоящим шокко-колло!

Дивный запах шоколадных зерен закружил голову.

Мама с Серой Сойкой суетилась возле очага.

— Развлечемся, подруги! Несите припасы. И побольше шоколадных бобов. Гулять, так гулять! — в ее руках блеснула заветная чаша из горного хрусталя. — Мужчины сегодня дружат с мертвыми. А мы, живые, подумаем о живых. Воины тешат самолюбие на ринге. Повеселимся и мы у плиты!

Шокко-колло!

Мать умела готовить божественный напиток.

Это был не тот, что варили из какао-бобов над каждым деревенским очагом. Обычно в растертые ручным жерновом зерна добавляли сироп агавы или меда, смешивали с толчеными плодами хлебного дерева, — и получались сладкие шоколадные лепешки. Объеденье!

Но огонь очага убивал душу божественного дара.

Мать никогда не молола орехи, а долго растирала их пестиком, постепенно добавляя в кашицу подвяленные почки зибба-у-гаппи. И никогда никакого сиропа или молока пчел.

Шокко-колло без огня всегда казался горячим из-за приспущенного под танец пестика сока свежесобранного чили.

Постепенно горечь перца и аромат какао соединялись со щепоткой таинственных благовоний и превращали шоколад в напиток богов. Оставалось только процедить тягучие ниточки сквозь перепончатое крылышко летучей мыши.

Я любила наблюдать, как струйки спиралью укладывались в высушенные коробочки марринии, тягуче растекаясь по дну. При желании можно было подцепить упругую каплю на мизинец и осторожным язычком проверить: «Готово, да!»