Рамина Латышева - II. Бриллиант Зорро

Рикардо впал в детство, как показалось Изабелле, безвозвратно. Он ходил хвостом за обожаемой им в детстве матерью, настойчиво звал ее с собой, куда бы он ни пошел, и ревностно отслеживал время, которое сеньора Камелия посвящала обществу мужа или дочери. Впрочем, дон Ластиньо ненамного отстал от своего отпрыска в требовании внимания к собственной персоне, поэтому в конечном итоге Изабелла посчитала разумным отступить с линии фронта и оставить замученную мать на растерзание мужу и сыну. Дон Ластиньо же и Рикардо, почувствовав уменьшение конкуренции ровно на треть, бросились делить освободившееся время с удвоенным энтузиазмом, и, если бы семейство Линарес не находилось в чужом поселении в гостинице, а оставалось в Эль Пуэбло в своей гасиенде, сеньора Камелия, наверное, давно растворилась бы в коридорах между комнатами, бегая от любимого супруга к ненаглядному чаду, которые, несмотря ни на возраст, ни на статус, вели себя как дети. Они ссорились и обижались друг на друга, дулись из-за каждой мелочи, которая, как им казалось, несправедливо доставалась другому. Сложно было представить за утренней трапезой во время войны за кусочек лимона, который сеньора Камелия по неосторожности располагала не на середине стола, а ближе к приборам мужа, вызывая этим бездну возмущений, взаимных обид и выхватывание блюдца из рук друг друга, что всего пару недель назад эти представители рода Линарес самолично участвовали в предотвращении правительственного переворота Калифорнии вкупе с международным конфликтом.

Изабелла и Керолайн еще в доме Зорро, оставаясь одни, очень часто обсуждали, на кого был похож Рикардо как внешне, так и по складу характера, потому что с отцом они были совершенно разными.

Ответ на первый вопрос пришел вместе с возвращением сеньоры Камелии. Ее сын был практически ее точной копией в мужском исполнении: идентичный разрез глаз, форма бровей, контур губ, улыбка, линия роста волос… Впрочем, оба ребенка унаследовали от матери все ее черты лица, и в одежде одинакового цвета и с убранными волосами все трое были похожи между собой, словно нарисованные на картине.

Что же касалось нрава и манер, то здесь подруг ждал невероятный сюрприз. Оказавшись в спокойной домашней обстановке, изолировавшей их семейный круг от внешних проблем и тревог, дон Ластиньо и Рикардо сбросили с себя оковы общественно-привычных образов и превратились в братьев-близнецов. Найти более похожих людей, казалось, было невозможно. Они проявились одинаковыми во всем: от привычки застегивать манжеты на одном колене в момент спешки к утреннему столу, чтобы первому успеть занять место рядом с сеньорой Камелией, до интонации и жестов, сопровождавших процесс перехватывания пальмы первенства в моменты подъема сеньоры Линарес на подножку кареты; поэтому к концу первой недели отдыха матери семейства должно было начать казаться, что она вернулась после тринадцати лет разлуки к трем своим детям, а не к двум.

Изабелла и Керолайн только отводили в сторону глаза и прятали за веерами или волосами предательски расплывавшиеся в улыбках губы при виде одинаково завуалированных попыток выкроить себе дополнительный знак внимания сверх того, что сеньора Камелия и так раздавала со всей мыслимой щедростью. И только лишь во время дневной сиесты, когда представители сильного пола расходились по спальням после нескольких часов военных действий, сеньора Линарес имела возможность свободно вздохнуть и провести время в мирной обстановке с дочерью и ее подругой.

Керолайн сеньора Камелия приняла сразу же. Кажется, еще до того, как лично имела возможность с ней познакомиться. Она уже была прекрасно осведомлена о юной фрейлине как от Изабеллы за время двух тайных ночных встреч, так и от сэра Ричарда, который мог часами рассказывать взволнованной матери о подругах, их привычках и образе жизни во дворце. Керолайн, в свою очередь, в первые же минуты обоготворила сеньору Линарес, которая была столь же самоотверженна и мужественна, как и ее принцесса. Она была крайне впечатлена рассказом о том, как мама Изабеллы сбежала с маленьким ребенком с корабля, увела за собой погоню и потом несколько лет потратила на поиски дочери, не позволив себе проявить слабость и сообщить дону Ластиньо о своем местонахождении; и, пожалуй, это был единственный случай на памяти Изабеллы, когда Кери не стала обижаться из-за того, что ее принцесса скрыла от нее такое событие, как возвращение в свою жизнь самого родного человека.