Николай Шпанов - Горячее сердце (сборник)

– Идите сюда, Ник.

После нескольких приветственных фраз он полез в карман, и я увидел на столе знакомый уже мне черный дорожный блокнот. Уэллбридж быстро листал его.

– Как вам это понравится? – сказал он, останавливаясь на странице, которую я хорошо помнил: то была запись о летной школе. – Полюбуйтесь, – его трубка сердито зашипела, и моим глазам предстала размашистая приписка, сделанная по-русски в конце страницы: «Постарайтесь уверить всех англичан, что из нашего мужика выходит неплохой летчик. Вам же лучше будет». Каково? – сердито спросил англичанин. – Я бы дорого дал, чтобы узнать, кто это написал.

Я мог только недоуменно пожать плечами и постарался перевести разговор на другой предмет, хотя готов был поклясться, что где-то видел уже почерк, которым была сделана эта приписка.

Вернувшись к себе в номер, я тотчас лег. Но стоило мне закрыть глаза, как передо мной тотчас встала та же надпись, сделанная уверенным, твердым почерком. Положительно он был мне знаком, – то была рука Прохора.

Его привыкли видеть погруженным в заботы самого обыденного свойства. Командирам штаба было не до забот о себе, о своих удобствах. Обо всех них вместе и о каждом в отдельности должен был заботиться адъютант. Молодой техник-интендант Рыбушкин вставал раньше всех, ложился последним. Десятки раз на дню, по всякой надобности, его вызывал каждый из командиров. Вероятно, большинство из них искренне считали: ни на что иное, как на устройство маленьких дел походного быта, Рыбушкин и не способен.

Однажды немецким танкам, упорно сопротивляющимся наступлению Красной Армии, удалось вклиниться в наше расположение. Их сдерживали наряду с наземными войсками немцев яростные удары нашей штурмовой авиации. Но осторожность требовала некоторого перемещения нашей авиационной стоянки. Как всегда, перебазирование нашей части было спланировано так, чтобы не прерывать боевой работы. Подразделения вылетели со старых точек на боевое задание, а возвращались уже на новые площадки. Перемещение вспомогательных служб, личного состава происходило таким же образом: никакого перерыва в боевой работе. Но то ли кто из наших штабных допустил ошибку в плане переброски, то ли что-то помешало точному его выполнению, во всяком случае, когда Прохор заехал на аэродром, чтобы окинуть его последним взглядом, он сразу заметил: из трубы блиндажа вьется дымок. Там грелся вооруженец, оставленный для наблюдения за отправкой бомб. Эти бомбы заберет тяжелый самолет транспортной эскадрильи, который прибудет сюда с рассветом. Вооруженец грелся в блиндаже на переменку с бойцом-часовым.

По мере того как Прохор слушал доклад вооруженца, глаза его суживались и лицо принимало оттенок, который все мы хорошо знали: в это время лучше не попадаться на глаза командиру. В основательности его гнева никто не сомневался: на новых площадках каждый вооруженец – на вес золота. Оставление его здесь было ошибкой.

– Сойдите! – коротко приказал Прохор Рыбушкину. Тот проворно выскочил из командирского автомобиля, еще не понимая, к чему это клонится. – А вы садитесь сюда, – сказал Прохор вооруженцу и снова обернулся к адъютанту: – Останетесь здесь. Проследите за погрузкой боеприпасов.

– Есть, – сказал Рыбушкин, но, когда Прохор уже готов был захлопнуть дверцу автомобиля, Рыбушкин вдруг обеспокоенно сказал: – Вот здесь консервы к завтраку, тут печенье, – он показывал свертки в ногах, – там масло…

– Ладно, ладно, – прервал его Прохор. – Прибудете и сами разберетесь. Есть у меня время думать о завтраке.

«ЗИС» скрипнул баллонами по свежему снегу и исчез за леском.

Рыбушкин вошел в гущу леса, где лежали боеприпасы, и, сменив бойца, отправил его греться.

Тяжелые лапы заснеженных елей висели над ящиками с бомбами, заботливо прикрывая их от глаз немецких разведчиков. Было светло, как днем. Полный месяц заливал аэродром ярким сиянием. Отчетливо виднелись полосы, накатанные самолетами на взлетах и посадках. В тишине замершего в безветрии леса слышались таинственные шорохи, то и дело выводившие Рыбушкина из задумчивости. Он ежился от холода, заползавшего под кожанку, и стучал ногой о ногу. Узкие адъютантские сапоги не были приспособлены к морозу, как и франтовская пилотка. То и дело приходилось хвататься за уши и тереть их, тереть…

Как лучшему другу, радовался он бойцу, когда тот появлялся со стороны блиндажа, чтобы сменить Рыбушкина у бомб. Рыбушкину казалось, что перерывы между такими появлениями делаются все длинней и длинней, хотя боец был точен, как астроном.