Карл Май - На земле штиптаров

— Твой отец дружен с соседом?

— Они ни друзья, ни враги. Они — соседи, которым приходится ладить друг с другом. Хозяин конака — человек скрытный и какой-то двуличный.

— Ты не знаешь, он часом не водит дружбу с дурными людьми?

— В таком пустынном месте в конак заглядывают разные люди. А так ничего не могу сказать. Разве вот вспомнилось, что он часто появляется со старым Шаркой, а это недобрый знак.

— Кто такой этот Шарка?

— Углежог. С несколькими подручными он поселился в горах. Живет он в глубокой, мрачной пещере; ходят слухи, что поблизости порой хоронят людей, которые умерли не своей смертью. Через горы ведет пустынная тропа; проходит она мимо его пещеры, и вот непонятные бывают дела: отправится иной странник той дорогой и нигде больше не показывается. И всегда такое приключается с людьми, у которых при себе были деньги или другие ценные вещи.

— Тогда там набралось, наверное, целое потайное кладбище! И что же, так никто и не напал на след преступлений этого человека?

— Нет, ведь нелегко подступиться к нему. Его сообщники — люди крепкие и жестокие; с ними не сладишь… Однажды послали туда отряд солдат, человек тридцать, чтобы схватить аладжи, которые у него остановились. Солдаты вернулись не солоно хлебавши, да к тому же скверно с ними обошлись.

— Кто?

— Этого они не знали. По ночам на них нападали люди, чьих лиц они так и не видели.

— Значит, аладжи тоже бывали у углежога! Ты их знаешь?

— Нет, — ответил он.

— А ведь ты их сегодня видел, двух парней на пегих лошадях; они ехали вместе с Манахом эль-Баршей. Этих братьев, о которых идет дурная молва, прозвали по цвету их лошадей.

— Вот так дела! Кто бы мог подумать! Я видел аладжи! Теперь я уже не удивляюсь, что эти люди расплатились с паромщиком плетью. Они едут в Треска-конак, но там они не остановятся. Наверное, они хотят навестить углежога.

— Вполне вероятно.

— Тогда прошу вас, бога ради: не надо ехать за ними вдогонку! Углежог и его сообщники — люди дикие; они голыми руками задушат самого дюжего волка.

— Я тоже знаю людей, которые на это способны, хотя их не назовешь людьми дикими или полудикими.

— Подобных субъектов лучше избегать!

— Я не могу. Я уже сказал тебе, что мне надо предотвратить преступление. А еще мне надо отомстить за одно жестокое преступление. Речь идет о друзьях моих друзей.

— А ты не можешь поручить это другим?

— Нет, они испугаются.

— Так передай это дело полицейским.

— О нет! Они еще больше испугаются. Нет, мне самому надо следовать за этими пятью всадниками, пусть даже я вступлю в схватку со всеми углежогами на свете.

— Мне страшно за тебя. Этот Шарка — сущий дьявол. Он зарос волосами, как обезьяна, а зубы у него, как у пантеры.

— Ты, пожалуй, преувеличиваешь?

— Нет. Я узнал это от людей, которые его видели. Тебе и впрямь нельзя сражаться с ним.

— Хитрость и ум победят любую силу, — ответил я. — Впрочем, если это тебя успокоит, я попрошу повторить вслед за мной одно упражнение.

На земле лежала шпала. Я поднял ее, взявшись за край, и удержал в вытянутой руке. Мой собеседник отошел назад и воскликнул:

— Эфенди, ты… ты… черт возьми! Да, если это так, ты тоже легко задушишь волка!

— Ба! Кто полагается лишь на грубую силу, тот остается в проигрыше. Лучше немного подумать, чем бахвалиться голой силой. Впрочем, мы хорошо вооружены, поэтому нам не нужно никого бояться.

— А еще, — гордым тоном добавил Халеф, указывая на самого себя, — мой эфенди не один, с ним я, его испытанный друг и защитник. Пусть только толпы врагов рискнут к нам подойти! Мы их уничтожим, как свинья в зарослях уничтожает саранчу, поедая ее.

Это звучало чересчур потешно. Рост малыша никак не отвечал той удивительной самоуверенности, с которой он произносил эти слова. Я сохранял серьезность, потому что знал малыша; смотритель же не мог удержаться от смеха.

— Ты смеешься? — спросил Халеф. — Я не потерплю никаких оскорблений! Даже не потерплю от того, чью ветчину и колбасу я ел. Если бы ты лучше меня знал, ты бы дрожал в страхе перед моим гневом и трясся в ожидании моей ярости!

— Я почти трясусь, — сказал смотритель, состроив серьезнейшее лицо.

— О, это еще совсем пустяки! Ты будешь так трястись, что твоя душа станет биться о стены твоего тела. Ты не знаешь, с какими людьми и зверьми мы сражались. Мы убили льва, хозяина пустыни, и вступили в схватку с врагами, при одном виде которых ты бы заполз в тот же ящик, где хранишь копченую задницу свиньи. Мы совершили деяния, которые нас обессмертят. Наши имена записаны в книгах героев и в письменах непобедимых. Мы не позволим над собой смеяться, попомни это! Разве ты не знаешь мое имя?