Александр Сегень - Тамерлан

Тамерлан задумался и долго ничего не отвечал. Наконец лицо его разгладилось, как бывало всякий раз, когда он принимал какое-либо определенное решение, и он произнес:

– Возьми чистые листы. Описание моих военных подвигов мы продолжим в Китае. А теперь я хочу, чтобы ты начал записывать нечто иное. Я буду говорить, а ты слушай и, как обычно, придумывай, что можно оставить и как это превратить в красивое описание. В конце концов, видать, и мне придется когда-нибудь умереть. Да-да, не смотри на меня так удивленно. До недавних пор мне все казалось, вот явится тень Пророка и скажет: «О великий покоритель Вселенной! Аллах распорядился так, чтобы тебе жить вечно и не знать смерти, дабы ты мог и впредь завоевывать страны и держать их в покорности, строить мечети и ниспровергать идолов». Но сны… Сны не дают мне покоя все последнее время. Они предвещают нечто недоброе, и я теперь даже боюсь начинать задуманный великий поход на Китай. Вот ты погляди, как получается, – раньше я никогда не задумывался, время или не время начинать поход. Садился себе на коня и – вперед, только копыта сверкают. И ни одна сволочь не могла мне встать поперек дороги. Я сам был себе и Аллах и господин, и лишь моя воля управляла всем. А вся эта свора прорицателей и звездоглядов, дабы оправдать свое дармоедство, начинала выдумывать, будто это не так. Мол, звезды располагались удачно и благоприятствовали мне. Чушь! Плевать мне было на звезды. Самая яркая из них горела в моей башке, а самая горячая – в груди. Хотя, надо сказать, я давно заметил одну свою особенность. Сны. Я их иногда вижу такие, какие никому и не снились. Пчелу им в задницу, но мои сны всегда возбуждали меня на подвиги лучше всякой хорзы [7]. Бывало, приснится что-нибудь этакое, голова закружится, проснешься – так и тянет сесть на коня и мчаться покорять людишек. И какая только причудливая пакость не приснится, иной раз вспомнишь – диву даешься.

Тамерлан увлекся и продолжал свои словоизвержения. Мирза Искендер глубоко вздохнул и начал записывать: «При начале всякого дела я неизменно вверял себя воле Аллаха и не интересовался, соответствует ли данный момент началу задуманного мною дела. Однако звездочеты всякий раз обнаруживали, что любое свое дело я начинал именно в соответствии с благоприятным расположением звезд на небе. Кроме того, примечательно, что исход каждого задуманного мною дела бывал мне заранее известен, поскольку сны безошибочно предрекали мне грядущее».

– Я гляжу, ты уже начал писать? – прервался эмир. – Прочти-ка, что у тебя там получилось?

Мирза послушно исполнил приказ и медленно прочел написанное.

– Очень неплохо, – похвалил Тамерлан.

– Четыре раза встречается слово «дело», – почесал затылок тупым концом каляма Искендер. – Когда буду переписывать начисто, исправлю.

– А я и не заметил, – сказал Тамерлан. – Ты это, внимательнее записывай, да покрасивее! Но вообще-то как пишешь ты, мне нравится больше, чем все эти непролазные и велеречивые красивости Гайасаддина [8]. Иногда мне кажется, что этот Гайасаддин – попросту дурак, хотя я и благосклонен к нему за то, что он придумал для меня титул «прибежище вселенной».

– Гайасаддин Али – великий сочинитель, – вежливо отозвался об авторе индийского дневника мирза Искендер. – Мало кто сравнится с ним в красочности описаний, и да хранит его Аллах! Но, признаться честно, меня воротит, когда я читаю у него фразы типа: «Он препоясался мечом негодования и, вскочив на коня гнева, воспылал пламенем возмездия, а потом поехал по тропе казни и стал насыщать муравья своей сабли зернами сердец неверных, обогащая острие меча жемчужной стали жемчугом душ врагов своих».

– Пфу-у-у-у! – искривив лицо, выдохнул Тамерлан, изображая отвращение. – Неужто у него есть такие фразы?

– А разве вы не зачитывались его сочинением о походе в Индию?

– Признаться честно, я засыпал на каждой второй странице и только из боязни показаться неотесанным солдафоном расхваливал эту слюнявую ерунду.

– Конечно, – вздохнул мирза, – сейчас в моде велеречивости, но я глубоко убежден, что если ты описываешь дела военные, то от твоих страниц должно пахнуть кровью, дымом и конским потом, а не розами и лилиями. Терпеть не могу, когда вместо того, чтобы просто написать: «Наступило утро», изгаляются: «Греколикий багатур по имени День набросился на темнокожую красавицу индианку Ночь, и она бежала от него в негодовании и испуге».

– Это тоже из Гайасаддина?