Василий Седугин - Князь Рюрик

По приказу Годлава воины сбрасывали обмотанные просмолённой паклей дротики и пики, обрушивали огромные камни, но крыша тарана осталась нетронутой, будто заколдованная. А удары следовали один за другим; вот уже прибежал воин снизу и доложил, что дверь стала поддаваться, одна из петель дала трещину и долго не продержится. Тогда князь распорядился заложить проезд в башне заранее приготовленными брёвнами и кирпичами.

На другой день с утра в лагере противника стало наблюдаться необычное оживление. С восходом солнца запылали костры, на них готовили пищу. Вокруг костров стали собираться воины в полном облачении и при оружии; наблюдатели заметили, что из леса неприятель стал выносить длинные лестницы.

— Надо ждать приступа, — уверенно сказал Дражко, и князь согласился с ним. Защитникам понёсся приказ готовиться отразить неприятеля, но на стенах и без того заметили приготовления врага и изготовились к бою.

И вот по всему протяжению неприятельского лагеря начались перестроения. Вперёд вышли стрелки и направились к крепостной стене. Они выстроились в несколько линий, прикрылись щитами и начали обстрел защитников. Вражеские воины на мгновение приоткрывали щиты и, выпустив стрелы, тотчас прятались за них. Со стен летели стрелы, дротики, копья, кого-то выбивали из строя, но усиленный обстрел крепости продолжался; стрелы летели плотно, невозможно было высунуть носа из-за ограждения, появились первые раненые и убитые. Полетели через головы защитников огненные снаряды, в городе запылали пожары; дым стелился над городом и лениво уплывал в сторону моря; гулко бил таран в железную башенную дверь.

Рерик видел, как отец, дядя и другие на башне с трудом сохраняют спокойствие, но заметно было, как волнение всё больше и больше охватывало их: вот отец машинально несколько раз разгладил тонкие усы, вот дядя вынул наполовину и вновь задвинул в ножны свой меч, иные тоже делали какие-то непроизвольные движения.

Наконец к городу кинулись штурмующие подразделения. Вражеские воины ловко и быстро стали приставлять лестницы к стене и карабкаться наверх. И аут возбуждение охватило защитников. Они уже не прятались за ограждение, а становились открыто в пространстве бойниц и орудовали кто как мог: кто-то баграми сталкивал лестницы со стены, другие лили на головы врагов кипяток и смолу, иные, перевесившись через край, в упор расстреливали их из луков. Никто уже не думал о своей безопасности, у всех было одно стремление — не допустить вражеских бойцов в город и любыми путями и средствами уничтожить их!

Рерик, прижавшись к задней кромке башенного зубца, с трепетом наблюдал, как стремительно пролетали над ним камни, стрелы и дротики, слышал доносившийся снизу рёв разъярённой толпы, крики и стоны, звон металла, и все эти звуки периодически перекрывались грохотом таранного бревна.

У передних зубцов башни плотно стояли воины; они наклонялись и работали руками так, будто на реке пробивали прорубь, ухали, охали, выкрикивали крепкие словца, подбадривали друг друга. Иногда некоторые из них падали на помост, отползали в сторону, морщась или крича от боли, а другие оставались лежать неподвижными, их за руки-ноги уносили по лестнице вниз. Всё это Рерику было и интересно, и страшно одновременно, он следил за всем, стараясь не упустить ничего из виду.

Ряды защитников редели.

Внезапно над краем башни появилось бородатое лицо сакса с дико вытаращенными глазами. И тут же Годлав с внезапно потемневшими глазами, как-то странно вытягиваясь, вдруг рванулся к противнику, стремительно взмахнул мечом — голова вражеского воина отделилась от туловища и покатилась по помосту. Рерик, боясь пошевелиться, заворожённо смотрел на неё, замечая, как тускнеют широко открытые глаза, а из среза мяса вытекает глянцево блестевшая на солнце тёмно-красная кровь…

Отец со странно неподвижным лицом повернулся к Рерику, его круглые глаза непонимающе уставились на сына, потом он вдруг закричал срывающимся голосом:

— Что здесь делает дитя? Почему он здесь оказался? (Как будто не сам привёл его на башню ранним утром!) Убрать немедленно!

Рерика подхватили дюжие руки воинов и потащили вниз. Он был настолько поражён всем виденным, что не сопротивлялся и молча и покорно дал упрятать себя в каком-то закутке крепостной стены.

Годлав между тем, чувствуя во всём теле дрожь возбуждения и всё ещё судорожно сжимая в руке меч, осматривал крепостные стены, стараясь определить, как идёт сражение, не сумели ли где-нибудь прорваться вражеские воины на стену. Но защитники стояли твёрдо. Он бросил взгляд на город. В трёх или четырёх местах полыхали пожары. Что горело — дома ли горожан или терема бояр или купцов — разбираться было некогда; заметил только, что там бегали люди, значит, можно рассчитывать, что распространения огня на весь город не допустят.