Джон Биггинс - Австрийский моряк

Несмотря на то, что мы спаслись из Хайфы и торпедировали британский крейсер, когда U26 вернулась в Бокке, праздновать оказалось особенно нечего. Пока мы отсутствовали, на сцену вышел новый герой, помогая завершить затянувшееся представление.

Им стала испанка, появившаяся весной. Теперь грипп уносил жизни измученных и голодных жителей Центральной Европы с жестокостью, рядом с которой старания простых людей выглядели вялыми. Я думаю, за четыре месяца он уничтожил в Европе больше, чем погибло за все четыре года войны. Госпитальные суда, стоявшие в бухте Теодо, переполнились больными, а на военных корабли с трудом удавалось наскрести людей даже для работы на причале. В те тёплые дни начала октября атмосфера была как у смертного одра — старая Австрия почти умерла, и только на зеркале, поднесённом к её губам, ещё обнаруживались слабые признаки жизни.

Мы, как заведённые, выполняли ежедневные ритуалы — поднять флаг в восемь, спустить флаг, сыграть отбой на закате. Мы проводили построения и писали отчёты, выставляли караулы и так далее, но из всех этих действий быстро улетучивались жизнь и смысл.

17 октября на борту немецких подводных лодок поднялась суматоха. Когда они приготовились к выходу в море, мы узнали, что Берлин спешно отзывает подводные лодки. Субмарины поменьше затопят в заливе; более крупные попытаются дойти до Германии через Гибралтарский пролив. Мы помахали на прощание нашим могущественным союзникам, за последние четыре года ставшим грозой морей. Мы восхищались ими и завидовали, но никогда особо не любили. Большинству из них удалось добраться до Германии; некоторые затонули по пути; кое-кто просто пропал.

На следующий день около полудня в заливе Теодо поднялась суматоха: гремели орудия на кораблях, стоящих на якоре, и на огневых позициях на ближайших вершинах; выли корабельные сирены и гудели двигатели аэропланов; ужасный шум умножался стократно, отражаясь эхом от склонов гор. Это был очередной воздушный налет: на этот раз семь или восемь итальянских бомбардировщиков «Капрони». Мы ждали падающих с визгом бомб, но вместо этого сбросили открывшиеся в воздухе контейнеры, засыпавшие залив листовками. Одна из них мягко трепетала на причале в Дженовиче, у самых моих ног. Я поднял листок с текстом на сербско-хорватском и прочитал:

МОРЯКИ АВСТРО-ВЕНГЕРСКОГО ФЛОТА!

День свободы уже близок!

Почему вы продолжаете рисковать своими жизнями ради полуразложившегося трупа Габсбургской империи и ее немецких хозяев? Освобождение близко. Правительство сербского, хорватского и словенского государства уже сформировано на Корфу и готово переехать в Белград. Германия и Австрия проиграли войну, бросайте оружие и присоединяйтесь к своим братьям.

ДА ЗДРАВСТВУЕТ ЮГОСЛАВИЯ!

Я показал это двум своим матросам, хорватам Прерадовичу и Байке. Они улыбнулись и посмотрели на меня спокойными серыми глазами.

— Разрешите доложить, герр командир, мы не относимся серьёзно к подобной ерунде. Там сказано о южных славянах, но ведь аэропланы были итальянскими, а мы знаем, что итальянцы хотят захапать побережье и острова вплоть до самого Триеста. С какой стати нам менять правительство в Вене на правительство в Риме?

— Да, — засмеялся Байка, — по крайней мере, император в Вене далеко. Король Италии намного ближе.

Все были по-прежнему очень преданы кайзеру; но я гадал о том, что они на самом деле думают. Здесь, во фьордах Каттаро, в глуши и в окружении гор, слухи плодились как белые мыши: немцы заняли Вену и свергли императора; Венгрия откололась от Австрии и перешла на сторону противника; французы вошли в Баварию. Я продолжал выполнять свои обязанности офицера австро-венгерских кригсмарине, как и всегда: подавал отчеты, заполнял формы, добивался от Министерства финансов денег для покупки нижнего белья морякам, вел тяжбу с Будапештом, потому что у двоих моих матросов при возвращении из отпуска в Венгрии таможенники забрали провизию. И все же я чувствовал, как медленно и неотвратимо приближался конец. Приказы из Полы больше не приходили.

Телефонные линии перестали работать, потом вдруг снова заработали без всякой видимой причины, затем связь опять оборвалась. Перестала поступать почта, и каждый день поступали сообщения, что всё больше и больше матросов так и не вернулось из отпуска. Припасы перестали поступать, так что на кораблях те, кто не лежали с гриппом, проводили большую часть дня на рыбалке в заливе или охотились на мелкую дичь в лесах вокруг Бокке. Профессор Вёртмюллер и его жена, которых мы привезли из Палестины, остались в Дженовиче. Однажды утром он стоял со мной на причале, наблюдая за матросами, отправлявшимися на поиски пропитания.