Иван Азанов - Записки русского солдата

Короче, произвёл выстрел. Снаряд прямым попаданием разнёс этот самолёт, да потом он врезался в землю. Разнесло его так, что на портсигар не найти жестянки. Пистолет и часы лётчика, и те мало на себя походили. Всё, что он разведал, осталось навечно, на этой высотке. Через несколько минут по телефонам стал вопрос: «Кто стрелял?!» Кто стрелял, ответа долго не было. Потом назвали фамилию, звание и должность стреляющего. Последовал приказ: «Явиться в штаб полка». Пошёл старший сержант и трое суток не появлялся на батарее. Потом явился с орденом «Красного Знамени» на груди. Оказалось, что для охраны этой высоты стоял в округе зенитный дивизион, но ему было приказано, не открывать огня без приказа какого-то крупного начальника. Старший же сержант произвёл выстрел самовольно. Когда все узнали об этом, то все переживали, что же будет сержанту? По телефонам справлялись: «Пришёл, нет? Пришел, нет? Что же с ним сделали?» – никто не знал.

Когда прорвали оборону противника и пошли в наступление на Бердичев, потом до станции Голендры, в Винницкой области. Почему-то это мало что осталось в памяти. Особых событий, видимо, не было, да и крупных населённых пунктов тоже. Под станцией Голендры стояли в обороне месяца полтора, и тоже чего-либо памятного не случилось. Наш наблюдательный пункт был устроен на чердаке домишка путевого обходчика, около километра от посёлка, станции Голендра. Домик частенько обстреливала немецкая артиллерия, потому там обычно дежурил один разведчик. У него там стоял телефон и он мог разговаривать со всеми точками нашей связи. Все остальные люди ютились в блиндаже за домиком. Зимой в блиндаже было всё нормально, сухо и тепло, и безопасно. Но когда начало таять, то один человек всё время отчерпывал и выносил воду, а она всё время поступала новая. Надоел этот блиндаж хуже всякого всего.

Где-то в начале апреля мы выкурили немцев с насиженных мест, и тихонько стали толкать к Виннице. Их передовые заняли довольно быстро, так, что они бежали, побросав всё, что можно было бросить. Погода была – самая распутица. Проехать на телеге – и то не везде было возможно. На первый день отогнали немцев недалеко, километров семь- восемь. Мы, связисты, взяли порожнюю повозку и человек семь. Подались в немецкие боевые порядки, с целью отыскать узел связи, и раздобыть телефонного кабеля, но и аппаратов, если удастся. Делали мы такое уже не раз, а много раз. Кабель всё время приходил в негодность, а нового давали и редко, и мало. Потому мы не упускали случая поживиться за счёт врага. Основное наличие кабеля, коммутаторов и даже катушек, было немецкое. Так, что это для нас было обычное занятие.

Был с нами молодой, недавно к нам прибывший, сержант, не помню его фамилию, по имени Павлик. Был он без должности, наравне с нами. Когда мы добрались до немецких траншей, в них было раскидано много всякого барахла. Мы, старики, на него не обращали внимания. Нам надо было отыскать командный пункт, а от него узел связи. Этот же молодой человек, хватал всякую пустую безделушку, рассматривал её и спрашивал, как дитя: «А это что? А это зачем?» И так дошло до немецких ручных гранат. «А это что?» – спрашивает. «Толкушка, говорю, картошку толочь. Ручная граната, разве ты не знаешь? Вот, говорю, смотри, как она толкёт». Взял и бросил её, сколько мог, дальше от траншеи. Понравилась дитю игрушка. Через некоторое время, смотрю, он несёт на руке их целую охапку. «Что ты хочешь делать?», – спрашиваю. «Я их буду кидать!» «Дура, говорю, нашёл игрушку». Той порой мы отыскали позади траншей в балочке, три немецких блиндажа. В одном из них узел связи, стоял коммутатор на десять точек. Несколько аппаратов и несколько телефонных линий. И тут же с десяток немецких катушек. Ребята стали сматывать кабель и разошлись в разных направлениях. Я занялся аппаратами. Уложил их, приспособил, чтобы было удобнее нести. Нагрузился и вышел из блиндажа, чтобы отнести и уложить на повозку.

Из соседнего блиндажа вышел этот сержант, Павлик. На левой руке, в локте, зажата наша противотанковая граната. В правой – жестяный язычок с куском лужёной белой проволоки. Спрашивает мня, что теперь с ней делать? Когда я увидел всю эту картинку, у меня на голове шапка шевельнулась! Ещё миг, и человека не будет! Два килограмма толу около сердца! Я опешил, не нашёл слов, которые нужно было сказать. Показал рукой: «Бросай!» Но он только сделал замах: правая рука вытянута назад. В этот миг, на том месте, где был человек, появился шар огня, в полметра диаметром, потом чёрный дым, несколько большего размера, потом звук взрыва! Дым ветром отнесло, и стало опять тихо. Я стою, размышляю: надо ли идти туда, или не надо? Через секунду слышу крепкое русское словечко. Меня как ветром подхватило, не знаю, как я от груза освободился, как выпрыгнул из прохода, в снегу по плечо мне высотой. Кажется, в один прыжок я очутился возле него. Он стоит на локтях и коленях на грязной земле, в проходе. Пальцами левой руки, собирает в пучок сухожилия правой кисти и прикладывает их к культе правой руки.