Карло Гинзбург - Судья и историк. Размышления на полях процесса Софри

Адвокат Пекорелла: Да, быть может, он знал его… Амелья – небольшой город, поэтому…

Председатель: Говорите.

Марино: Старшину из Амельи я знал прежде как… Я видел его несколько раз, но… Мои отношения с ним… То есть никаких отношений, собственно, и не было. В том смысле, что единственные отношения были такого рода, что… Если мне надо было заплатить какой-нибудь штраф, то я шел и платил 40 40 Не совсем так. О странном случае с неоплаченным штрафом см.: Sofri A. Memoria. P. 52–58. . Однако не…

Адвокат Пекорелла: А его фамилию вы знали?

Марино: Нет. Я познакомился с ним позже… Его зовут Росси.

Адвокат Пекорелла: Как вы думаете… он, случайно, не звонил или не связывался еще как-то… спросили ли мнение карабинеров из Ла Специа о вашей отправке в Милан? Или же вас сразу туда отправили?

Марино: Вы у меня об этом спрашиваете?

Адвокат Пекорелла: Да, если вы об этом знаете. Если вы слышали, как звонили…

Марино: Нет, я не знаю.

Адвокат Пекорелла: Однако об этом вам прекрасно известно. Где вы провели ночь с 20 на 21 июля?

Председатель: Мы вас об этих этапах уже спрашивали. Вы пошли к старшине, и старшина направил вас к капитану из Сарцаны. Вы сказали: «Я хочу говорить», и вас отвезли в Милан.

Марино: Я плохо понимаю вопрос.

Председатель: Когда вы находились в Сарцане и сказали капитану: «Я хочу сообщить об эпизоде, произошедшем в Милане. Я хочу говорить с миланским прокурором», когда это было? После обеда… вечером…

Марино: Был вечер.

Председатель: Так вот, вас сразу отвезли в Милан или вы остались ночевать там, в казармах? Вы вернулись домой?

Марино: Нет, нет. Он отправил меня домой.

Председатель: А что случилось потом?

Марино: Он назначил мне встречу на следующий день. Мне сказали прийти еще раз, и потом меня препроводили в Милан.

Председатель: На следующий день в Сарцане?

Марино: Да.

Адвокат Пекорелла: То есть 20 июля. В этот день они поехали в Милан. А я спросил про ночь с 20-го на 21-е в Милане.

Председатель: 20-го и 21-го. А по приезде в Милан? Вы прибыли в Милан и пошли к миланским карабинерам. Вас заслушали. Потом, после составления протокола, где вы ночевали? Вечером уже в Милане? 17:00… Ночью с 20-го на 21-е, когда карабинеры вас выслушали, прежде чем вы стали говорить с прокурором. Вы ночевали? Где вы остановились? Марино… Мы, конечно, пообщаемся с лицами, составлявшими протокол… Это не проблема.

Марино: Я вернулся… Я вернулся домой… Сейчас я точно не помню.

Председатель: Вы вернулись домой, а что произошло на следующее утро? Вы опять поехали в Милан?

Марино: Когда я… Да, несомненно.

Председатель: Потом в Милан вы приехали своим ходом?

Марино: Когда?

Председатель: На следующий день. Когда вас выслушал прокурор.

Марино: Нет, меня вновь сопровождали карабинеры. И когда я потом приезжал 25-го. Они всегда были со мной.

Председатель: Таким образом, вечером 20-го вы вернулись домой в сопровождении карабинеров, а потом они вас утром увезли?

Марино: Да. Думаю, что так. Теперь… Потому что каждый раз, когда я ездил туда-обратно, меня всегда сопровождали карабинеры.

Председатель: Значит, и после 21-го вы иногда возвращались домой, а потом вновь отправлялись в Милан?

Марино: Да, я ездил туда и обратно два или три раза. Теперь точно… я плохо помню дни ( Dibattim. , с. 227–229).

Марино не знает, не помнит, путается в ответах на, казалось бы, безобидные вопросы – например, о старшине карабинеров из Амельи (которого, как представляется, Марино как раз очень хорошо знал) 41 41 Адвокат Марис рассказывал летом 1988 г. (как сообщает Франко Бекис в статье, опубликованной в издании «Сабато» 20–28 августа 1988 г.), что его подзащитный Марино признался в совершенных преступлениях одному из карабинеров в Бокка-ди-Магра, «с которым он состоял, как бы сказать, в семейном родстве, как это случается в маленьких городках». . Председатель, по-видимому, хотел предупредить ответы Марино, который в одном из случаев просто повторял автоматически его слова; было заметно, что он выбит из колеи («Я плохо понимаю вопрос»). Оглядываясь назад, несложно заметить подспудное напряжение, прорывающееся на поверхность диалога. Вопрос адвоката Пекореллы коснулся взрывоопасной темы, которую следовало держать в тайне: незапротоколированных разговоров Марино и карабинеров. Марино нервничает; в ответ на очередной вопрос адвоката Пекореллы он взрывается («Не будем пороть чушь!»). Сразу после этого он просит о перерыве. Работающий над стенограммой сотрудник делает пометку, что «во время всей заключительной фазы допроса Марино, в процессе прослушивания магнитофонной ленты, ощущается частичное изменение голоса (бормотание, краткие паузы и т.д.) и постоянное постукивание пальцами» (с. 235). Когда суд возвращается, Марино заявляет, что у него болит голова. Допрос приостанавливается. Сегодня пятница, слушание вновь состоится в следующий понедельник.