Виталий Волков - Выстрел в Вене

Яша пел скверным, старчески неровным, неточным голосом, и пел он песни на нескольких языках, иногда мешая их одну с другой. Его, однако, в отличие от невольных слушателей — обитателей дома, радовал собственный голос. Что ж, и мир кажется несовершенным, но кто знает — может быть, именно таким нравится он величайшему внутреннему уху.

Конечно, Яша не просто пел. Этот человек, прежде не имевший склонности к воспоминаниям, восстановил перед глазами всю свою одномерную жизнь. Он словно прокатил ее ком по снегу легкими толчками ладоней, но не как снежный шар, а наоборот, от его зрелой массы к началу, к самому первому комочку. А звуки и слова песен сами собой сопровождали это качение. Никто не препятствует ему, и близок к обнулению обратный путь. Пальцы ощущают острый холод снежного комка. Нет долгов. Лишь одно дело, которое расстроится без Яши Нагдемана. Ни Эрику, ни Мойше он не может передать по наследству поиск и отправку марок сыну капитана Новикова. И Эриху Бому — тоже не может… Почему? Яша Нагдеман так и не смог ответить себе на этот вопрос — отчего такое поручение он не даст Бому, зная, что немец справится с ним… Не отдаст даже в его надежные руки, хотя и закончится на том почта Нагдеманов в Москву… Комочек растаял и вылился струйкой, а потом последними каплями жизни на землю, Яшино пение смолкло, звуки его скверного голоса уже не донеслись до истерзанного уха Норы Нагдеман.

И в завещании, которое он составил со всей серьезностью и скрупулезностью, на которую способен уходящий из жизни заслуженный раввин — в завещании ни слова не было о марках для семьи Новиковых.

Да, за три дня до смерти Яша прервал пение и ушёл в себя. В его глазах близкие узрели нечто, с чем не встречались прежде — взгляд его обратился вовнутрь себя и угас, душа как будто экономила тепло, дожидаясь счастливой и затратной минуты встречи… Угаснув, еврейские глаза приобретают растерянный и даже безумный вид. Угасшие глаза Яши оправдали худшие подозрения невестки. Три дня.

Эрик не был готов к такому зрелищу. Он растерялся и даже заплакал. Так плачет не настигнутый горем мужчина, а объятый страхом ребёнок, над головой которого вдруг моргнула от порыва ветра свеча, и темно, только пахнет оплывшим и замершим воском. Таящий воск — жизнь.

Мойша и тут оказался крепче его. Эрик даже счёл его жестокосердным — твёрдо сведенные скулы, холодный взгляд, ни слова утешения. Тогда Эрику трудно было вместить в себя подозрение, что старший брат уже сам готов к уходу.

Эрик рассердился, но сердце, не привычное к злобе на брата, взмолилось о пощаде. Младший не выдержал и обратился к старшему с просьбой подтвердить, что тот тоже скорбит по уходящему человеку, их отцу. Ответ смутил его.

— Нет. Я раньше боялся. А что если нам не передастся связь со светом? Отец умрет — и все, мрак! А больше не боюсь — потому что теперь я другой, я ставлю под сомнение незыблемость тезиса о прямом падении вышнего света на нашу отмеченную Им семью. И я раз за разом стараюсь сосчитать, или вымерять, что дало наше спасение в Браслово? И вот я считаю, загибаю пальцы: дядя Бом тут нам в плюс. А тот комендант в Браслово — в минус? Я почти уверен, что он в минусе. Твои дети, их жены, твои внуки, Эрик — они, конечно, в плюс. Твоя Нора — я бы еще подумал… Ладно, ладно, проехали… В плюс нам зачтем мою теорему. Но его дети?

— Чьи дети, Мойша? О чем ты?

— Дети коменданта.

— Какого коменданта?

— Того самого. Коменданта Браслово. Ты о них не подумал?

Эрик ничего об этом не думал. Он не желал понимать, о чем в такой час рассуждает Мойша, и зачем ему эта арифметика. Не хочет ли он сказать, что сумма семьи Нагдеманов в столбике, подведенном Яшей, может оказаться отрицательной?

— Ах Эрик, ты не в курсе. Конечно. Я тоже не в курсе. Но я их заношу в минус. Знаешь почему? Я мог бы оставаться не в курсе. Но я увидел у Яши квитанцию о покупке очень дорогой марки, о которой он мне никогда ничего не говорил. И квитанцию прикрыл ученой книгой, Талмудом, как только поймал мой взгляд. Мой глаз был там лишним. Почему? Это ли не символ — когда что-то спрятано под Талмудом…

Эрик хотел прервать брата, но отчего-то осекся, и Мойша продолжил.

— Эрик, я одно осознаю — если я считаю или вымеряю, то мне точно не передался свет. Данность не нуждается в доказательствах. Может быть, тебе, раз ты не мерой живешь и о ней не думаешь… Плывешь себе на облаке. Может быть, твоё облако — все-таки под светом? Это ты сам должен знать или узнать про себя. Второе — хуже первого…