Дмитрий Гаврилов: Олег Вещий – Орвар-Одд. Путь восхождения [litres]

Как доказывает А.Ю. Чернов в статье «Злое лето 6421. Уточнение датировки второго договора Вещего Олега, начала княжения Игоря Рюриковича и cмерти византийского императора Льва VI», «принятая датировка последней вехи жизни Льва VI (май 912) – хронологическая мета, исчисленная задним числом. Она принадлежит позднейшему редактору первой половины X века, тому, кто отказался от счета по лунному календарю в пользу официального солнечного, и “рационализировал” хронологию Продолжателя Феофана (или его предшественника). Реальными же оказываются датировки 11 мая 913 года (смерть Льва VI) и 6 июня 913 года (смерть Александра)» (http: //chernov-trezin.narod.ru/Index.htm).

Второй договор Олега содержит обращение ещё ко всем трём императорам – Льву, Александру и Константину (а первый – к двум: «Цари же Леон и Александр заключили мир с Олегом…», поскольку Александр являлся соправителем Льва, хотя и с номинальными правами, но всё-таки был коронован самим Василием Македонянином ещё в 879 году и на момент смерти последнего, после недолгой опалы, оставался императором с царским титулом).

Тем не менее, возвращаясь к основной теме, хотелось бы отметить, что, как водится у крупных учёных, взгляды Б.А. Рыбакова претерпевали эволюцию. Сказались ли и тут ветры перестроечных перемен, или в свете балто-славянской концепции А.Г. Кузьмина Борис Александрович вдруг тоже разглядел какие-либо новые повороты в вопросе происхождения варягов-руси, ибо скандинавское происхождение Олега не свидетельствует о том же относительно легендарного Рюрика и прочих «варягов»? Впрочем, А.Г. Кузьмин (1928–2004) в последних своих книгах сам высказывал касательно Олега часто взаимно противоположные и путаные мнения буквально на соседних страницах: «В конечном счете, не приходится сомневаться в том, что Олег пришел с Севера. И среди послов и купцов Игоря много имен, распространенных в Прибалтике, в том числе значительная группа имен “чудских” – эстонских…», а далее вдруг: «Само имя “Олег” явно восходит к тюркскому “Улуг” – имени и титулу, со значением “великий”. Имя это в форме “Халег” с тем же значением известно и у ираноязычных племен».

В 1987 году выходит ещё один фундаментальный, уже практически деидеологизированный труд академика «Язычество Древней Руси», где в седьмой главе образ легендарного Вещего Олега рассматривается куда более благосклонно (Рыбаков, 1987, с. 358–361).

Даже при беглом прочтении видно разительное отличие с приведёнными ранее цитатами из работ предшествующих лет того же автора:

«Начальную пору русского летописания не следует связывать только с христианством. В летописном творчестве, опирающемся на устные предания и эпические сказания, есть вполне определенная языческая струя, ярким примером которой можно считать известный рассказ о смерти князя Олега. Этому рассказу предшествуют восторженные строки, воспевающие Олега – победителя Византии, удачливого князя, обогатившегося различными трофеями. Резким диссонансом звучит рассказ о смерти этого норманнского конунга.

<���…> Если хвалебные строки могут быть отзвуком придворных “слав”, сложенных, может быть, в варяжском окружении Олега, то продуманное повествование об исполнении пророчества волхвов идет из глубин русского жреческого творчества. Пророчество было сделано до похода на Византию; небывалый успех должен бы, казалось, его опровергнуть, но предсказание сбылось.

<���…> Олег окружил себя жрецами из разных земель. Смерть ему предрек не волхв, а “един кудесьник”, т. е. чудской (эстонский), ижорский или карельский шаман, в чем, разумеется, сказалась недоброжелательность населения, окружавшего варяжскую базу в Приладожье – Ладогу.

Рассказ о смерти Олега, если подойти к нему с точки зрения фольклорной символики, очень враждебен князю-чужеземцу: местное жречество, “кудесники” предрекают ему смерть от его собственного коня.

<���…> Кроме общеизвестного варианта “Повести временных лет”, рассказ о смерти Олега дошел до нас в составе Устюжского летописного свода, который М.Н. Тихомиров [5]считает источником, содержащим много первоначальных форм X в. Здесь, кроме поздних осмыслений, есть много подробностей, которые нельзя отнести к вымыслам(здесь и далее выделено нами. – Авт. ):

“Сей же Ольг, княжив лет 33 и умре, от змия уяден, егда иде от Царяграда: перешед море, поиде на конех. Прежде же сих лет призва Олг волхвы своя и рече им: “Скажите ми – что смерть моя?” Они же реша: “Смерть твоя от любимого твоего коня!”… И повеле (Олег) отроком своим, да изведше его (коня) далече в поле и отсекут главу его, а самого повергут зверям земным и птицам небесным. Егда же идее от Царяграда полем и наеха главу коня своего суху и рече бояром своим: “Воистинну солгаша ми волхвы наша. Да пришед в Киев побию волхвы, яко изъгубиша моего коня”. И слез с коня своего, хотя взятии главу коня своего – сухую кость – и лобзати ю, понеже съжалися по коне своем. И абие изыде из главы ис коневы, из сухие кости змий и уязви Олга в ногу по словеси волхвов его… и оттоле же разболевся и умер. И есть могила его в Ладозе” [6].