Джеймс Лонго - Гитлер и Габсбурги. Месть фюрера правящему дому Австрии [litres с оптимизированной обложкой]

Все еще живые Гогенберги приехали в Артштеттен, чтобы попрощаться с ним. Заупокойная месса прошла в церкви, где сорок лет назад похоронили эрцгерцога и герцогиню. На гробницах родителей Гогенбергов были вырезаны львы, агнцы, голуби мира – символы их любви. Прошли четыре десятилетия и две мировые войны. София, Максимилиан и Эрнст выросли, создали свои семьи. У них появились дети. Умерли и они. А теперь Эрнст навечно соединился в Артштеттене с родителями.

Католическая заупокойная месса и литургические молитвы были теми же самыми, которые служились в 1914 г. Для могилы Эрнста Гогенберга семья выбрала эпитафию из шести слов: «Он был верным и честным австрийцем» [954] Pauli , 308. .

Потом, когда София Ностиц-Ринек думала о похоронах Эрнста в Артштеттене, то, скорее всего, вспоминала следующее поколение Гогенбергов, которое присутствовало на них. Это были уже взрослые люди. Ее младшая дочь была замужней женщиной двадцати пяти лет и ожидала первенца [955] Nostiz-Rieneck, Count (граф Ностиц-Ринек). .

В год смерти Эрнста не стало и Франца Яначека; порвалась еще одна связь с прошлым. Он служил у Гогенбергов уже тогда, когда сестры и двух братьев еще не было на свете. После того как умер Эрнст, не стало двух старших сыновей и Франца Яначека, выросли и обзавелись собственными детьми молодые Гогенберги, дочь Франца-Фердинанда, наверное, чувствовала себя гораздо старше своих пятидесяти трех лет.

Через девять месяцев после похорон Эрнста Советский Союз наконец согласился прекратить свой десятилетний контроль над Австрией. После этого Москва еще тридцать пять лет сохраняла власть над Восточной Европой, в том числе и Чехословакией; но обретенный суверенитет дал Австрии и Гогенбергам второй шанс [956] Hohenberg, Princess Sophie de Potesta (принцесса София Гогенберг де Потеста). .

Государственный договор 1955 г., восстановивший суверенитет Австрии, был подписан во дворце Бельведер бывшим канцлером Леопольдом Фиглем. Когда-то, подобно Максу и Эрнсту Гогенбергам, нацисты объявили его врагом государства, а Адольф Гитлер посадил в тюрьму за государственную измену.

По мнению Софии Ностиц-Ринек и Максимилиана Гогенберга, дворец Бельведер как нельзя лучше подходил для этого исторического события. Их мать и отец всегда любили его, и Эрнст очень обрадовался бы, что договор подписывает бывший узник Дахау. Их младшему брату всегда нравились и Леопольд Фигль, и дворец, где прошло почти все их счастливое детство. После подписания договора Бельведер больше не ассоциировался с Адольфом Гитлером.

Как только Гогенберги освободились от строгого надзора СССР, Элизабет и Максимилиан удивили своих сыновей тем, что снесли в Артштеттене две стены, за которыми оказалась тайная комната. Еще до войны часть коридора отгородили досками и заштукатурили. Получилась кладовая для бесценных картин, мебели, фамильных ценностей. Пока в Артштеттене квартировали то нацистские, то русские войска, младшие Гогенберги понятия не имели о кладовой. День, когда все сокровища увидели дневной свет, они всегда потом называли «вторым Рождеством» [957] Hohenberg, Prince Gerhard (принц Герхард Гогенберг). .

Среди наспех упакованных произведений искусства была и коллекция керамических овечек, которых Франц-Фердинанд дарил супруге все тринадцать лет брака. Когда София Ностиц-Ринек узнала, что все они нашлись в целости и сохранности, для нее это стало самой радостной новостью [958] Ibid. Принцесса Анна (Анита) Гогенберг хранит коллекцию керамических овечек в стеклянной витрине у себя дома в Артштеттене. .

Гогенбергов окружало прошлое, они соприкасались с ним почти ежедневно, а вот их детей уже мало волновало, что было до их появления на свет. Георг Гогенберг вспоминал, что как-то раз, прогуливаясь с отцом, испытал нечто вроде озарения. Он рассказал об этом только своей матери и много лет не делился больше ни с кем:

Мы часто прогуливались в садах дворца Бельведер, потому что они были ближе всего к нашей венской квартире. Отец порою шутил, что мы переместились всего на пятьсот метров: в нынешнюю квартиру из своего бывшего дома – Бельведера. Я знал, что когда-то давно он там жил. Это был просто жизненный факт, и ребенком я никогда особенно о нем не задумывался. Однажды он указал на какое-то окно и произнес: «Вон спальня моей матери; я в ней родился». Было очень трогательно и здорово думать, что там он появился на свет и его детство прошло в таком красивом дворце.