Борис Акунин - После тяжелой продолжительной болезни. Время Николая II

Члены Антанты уже заранее делили добычу. России после победы должны были достаться проливы вместе с Константинополем и вся турецкая Армения. Казалось, вековая мечта российских державников о «кресте над Святой Софией» в самом близком будущем осуществится.

В 1916 году главные проблемы у российского государства были не на фронтах, а в тылу.

Согласно ленинской теории, всякая революционная ситуация начинается с того, что «верхи не могут хозяйничать и управлять по-старому». Именно это и происходило — глубокий, всесторонний кризис власти.

На самом верху он выразился в постоянной перетасовке министров. Это создавало у подданных ощущение, что правительство нервничает и суетится, что оно слабое.

В январе царь заменил «старую шубу» Горемыкина на приятного царице и одобренного «святым человеком» Штюрмера, который был ловким дипломатом, но на роль главы кабинета в такие трудные времена совершенно не подходил. Кроме Александры Федоровны, он никому не нравился, не помогала делу и немецкая фамилия (хоть Штюрмер и попытался превратиться в «Панина»).

В ноябре на его место поставили прежнего министра путей сообщения Александра Трепова, но тот продержался всего месяц.

Последним главой царского правительства — с конца декабря — стал князь Н. Голицын, ранее ведавший помощью русским военнопленным и на этом поприще полюбившийся императрице. Князь очень просил не назначать его на пост, с которым он не справится, но подчинился высочайшей воле. С таким «премьером поневоле» Россия и встретит революцию.

«Министерская чехарда» длилась весь год. Несколько раз менялись военные министры, министры иностранных дел, руководители других ведомств. Особенно важный в условиях народного и общественного недовольства портфель министра внутренних дел в начале года был у А. Хвостова, в марте перешел к Штюрмеру, а в сентябре к А. Протопопову.

Александр Дмитриевич Протопопов, который проявит полную беспомощность в момент февральского кризиса, может считаться своего рода символом деградации властных институтов.

Это был не кадровый чиновник, а представитель Общества — депутат от октябристов и товарищ председателя Думы. Он был человеком обходительным, сумел понравиться царю, и тому пришла в голову гениальная мысль: примириться с либеральной оппозицией, поставив на ключевую должность одного из думских вождей.

Протопопов с готовностью переменил политический лагерь и даже сшил себе жандармский мундир. Однако в качестве министра оказался ни на что не годен. Отсутствие профессиональных навыков он компенсировал верой в мистику: ходил на сеансы к знаменитому тибетскому гуру Бадмаеву, слушался советов оккультиста Карла Перрена.

С примирением тоже ничего не вышло. Думцы сочли Протопопова предателем и подвергли обструкции. Председатель Родзянко публично отказался подать «перебежчику» руку. Отношение депутатов к министру «из своих» было намного хуже, чем к любому выдвиженцу из бюрократии.

Премьер-министры военного времени: И.Д. Горемыкин, Б.В. Штюрмер, А.Ф. Трепов, Н.Д. Голицын

«Системный либерал» в жандармском мундире

Весь год прошел под знаком Распутина. Оппозиция, революционеры, жадные до сплетен газеты, салонные болтуны — все с негодованием или просто с любопытством обсуждали интимную жизнь царской семьи и охотно распространяли всякие скандальные слухи. По большей части они были ложными, но «Старец» действительно активно влиял на кадровые назначения в правительстве, и это превратилось в серьезную государственную проблему. Хуже всего, однако, было то, что «распутинщина» окончательно подорвала сакральность фигуры самодержца, а без этой психологической опоры вся «ордынская» конструкция становится очень шаткой.

Обложка брошюры 1917 года

Семнадцатого декабря заговорщики, в число которых входили члены августейшего семейства (великий князь Дмитрий Павлович и князь Юсупов, супруг царской племянницы), умертвили Распутина, веря, что тем самым спасут престиж монархии, но произошло нечто обратное. Убийство усилило общее ощущение того, что на самом верху творится нечто непристойное и мерзкое.