Алексей Грай - Золото друидов

Прежде чем задать следующий вопрос Агнар некоторое время молчал.

— Что ты можешь сказать о самом Косматом?

Хьяль пожал плечами.

— Сильный, целеустремленный, удачливый вождь. Люди относятся к нему по-разному, от любви до ненависти, но одного у него не отнять — уважения, пусть зачастую и замешанного на страхе.

— Я не об этом. Чего он хочет? Золото, женщины, слава, у него все это уже есть и в достаточном количестве. Что ему нужно по-настоящему?

Скальд на мгновенье задумался.

— Как и всем настоящим вождям, ему нужно что-то большее. Я видел его однажды. В Ослофьорде. Вроде бы человек, как человек, но есть в нем что-то такое, заставляющее повиноваться. Какое-то осознание права на власть. Даже не знаю, как это назвать… стержень… цель. Он верит в свое право властвовать, у него есть какое-то внутреннее оправдание этого права, и люди это чувствуют и подчиняются его воле.

— Ясно. Спасибо за ответы, Хьяль. Постарайся выспаться перед завтрашним днем. Что-то говорит мне, что он не будет радостным и легким.

Скальд, молча кивнув, откинул полог и с наслаждением вдохнул прохладный вечерний воздух. Вокруг шумно обсуждали решение совета. Однако Хьяль заметил, что, несмотря на пьянящее кровь возбуждение, воины стараются держаться поближе к ярко пылающим, пышущим жаром кострам.

Хьяль долго ворочался прежде чем уснуть. В сердце ворочалось тягостное чувство какой-то непонятной, не оформившейся до конца и оттого еще более раздражающей тревоги.

По мерзлой земле змеями полз молочно-белый туман.

Хьяль вставал трудно. Долго тер ладонями намертво слипшиеся веки. Все тело ломило. В голове всерьез и надолго поселилась унылая, серая хмарь.

Судя по помятым лицам остальных, спали они тоже так себе. Неудивительно. После пережитого воины болезненно реагировали на каждый шорох. А шорохов кругом хватало. Обнаглевшее за эти дни от безнаказанности и безлюдья зверье, постоянно лезло к разложенным по земле телам, не обращая внимания ни на костры, ни на бдительных часовых. Да еще эти проклятые комары.

Хирдманы с тоской и ругательствами вылезали из нагретых за ночь спальных мешков. Покрывающая траву холодная роса, обжигающая босые ступни подобно огню, тоже не способствовала хорошему настроению. Над землей стелился ставший уже ненавистным белесый туман.

Церемония прощания вышла сжатой и тусклой. Кьяртан к назначенному времени не явился, и было решено начать без него. Когда Агнар говорил прощальную речь, многие хирдманы сдавленно зевали. Дрова, сложенные внахлест под помостом с телами погибших, за ночь отсырели и никак не хотели разгораться. Наконец занявшись, они первое время больше чадили, чем дарили мертвым очистительный жар. Даже заполыхав в полную силу, костер оказался не в состоянии разогнать густую пелену тумана. Отблески огня плясали на насупленных сумрачных лицах хирдманов, высвечивая сурово сведенные брови.

На скамьи рассаживались в гнетущем молчании.

Резкое «Ха». Ряды весел вонзаются в воду. Поджарые тела морских скакунов, с каждым ударом набирая скорость, устремляются к выходу из ставшего обшей могилой фьорда. Темная полоска берега уменьшается, постепенно растворяясь в молочной дымке утренней мороси. Губы людей цедят проклятия.

Однако, чем дальше вымерший берег, тем лучше становится настроение. С каждым гребком воины оживляются. Кое-где уже слышны смешки. На обычном месте, под боком у медведеподобного Бьёрна, скалит зубы, с кем-то препираясь, Торгейр. Асмунд, отправивший Коля на Скрежещущий кормчим и передавший командование на втором корабле старшему сыну Убе, ворча что-то под нос, уверенной рукой правит послушной ладьей. Рядом стоит, пытливо вглядываясь вдаль, конунг. Ветер развевает непослушную гриву густых светлых волос.

Наконец узкая горловина скалистого прохода оказывается позади. Перед кораблями открывается водная гладь. Ладьи выходят в открытое море и тут же словно спотыкаются.

Весла замирают на полпути. Над скамьями разносится дружный вздох.

— Говорил же я, ночуй с нами, — тихо шепчет потрясенный Асмунд.

Конунг как всегда молчалив и спокоен. Только губы сжались в узкую полосу, углубив складки в уголках рта.

За горловиной фьорда, почти у самого берега мерно покачиваются две ладьи. Меньшая выглядит абсолютно целой, однако над узорчатой полосой щитов не видно ни малейшего движения. В борту большей широкая пробоина, в которую, завихряясь водоворотом, с игривым плеском устремляется вода. Мачта сломана. Резная доска на носу, когда-то увенчанная оскаленной лошадиной мордой, сиротливо пуста. На темном дереве резко выделяются светлые сколы — следы топора.