Армен Гаспарян - Оттепель. Как это было?

Д. Куликов:Я считаю, что здесь бездонный кладезь опыта и положительного, и отрицательного. Но прошлое может быть взято как опыт, как нечто полезное, только путем его критического осмысления. То, что произошло с генетикой и с кибернетикой – это действительно серьезная ошибка, которая очень сильно нас затормозила. Для меня это совершенно очевидно. Косность и догматизм в гуманитарных науках, в философии, истории сыграли, с моей точки зрения, определяющую роль в том смысле, что мы не могли развиваться как социально-политическая, социально-экономическая система. А кибернетика и генетика – передовые отрасли, которые и сегодня являются суперважными, – в угоду некоторому догматизму и псевдополитической борьбе были фактически уничтожены. Мы, конечно, в них что-то можем, но если бы в 1930-е годы все это не было уничтожено, то, наверное, мы могли бы на порядок больше сделать. Что касается кибернетики – мы, конечно же, зависли с электронными вычислительными машинами и, кстати, с персональным компьютером, потому что главное направление критики заключалось в том, что это направлено против человека. Это проклятый замысел буржуазии – убрать человека из госуправления, из экономики, из производства – отовсюду. «А мы человека в обиду не дадим, – говорили наши биологи. – И эту продажную кибернетику никуда не пустим». Вот поэтому про персональный компьютер, в частности, у нас никто не думал, хотя большие вычислительные машины у нас были.

Таких ошибок за советский период не так много было, но нужно сказать, что они все радикальные, они все сыграли свою серьезную губительную роль.

Г. Саралидзе:Армен, твоя точка зрения.

А. Гаспарян:Я абсолютно согласен. Это были очень серьезные ошибки, последствия которых мы расхлебываем до сих пор. Но они логичнейшим образом вытекали из подхода ко многим проблемам, которого придерживалась правившая тогда в стране партия. Генетике с этой точки зрения повезло в нашей стране чуть больше, чем евгенике, которая была не меньше популярна в Европе. Как только наши руководители посмотрели на то, как евгенику делают основополагающей доктриной в Германии, у нас просто все разговоры о евгенике как науке сошли на нет.

Г. Саралидзе:Собственно, генетику громили именно как часть евгеники…

Д. Куликов:Термин прекрасный был – «вейсманизм-морганизм», трудно выговорить. Кстати, в 1954 году кибернетику в философском словаре назвали буржуазной лженаукой.

Г. Саралидзе:О литературно-газетной артиллерии, которая прошлась по генетике, мы еще поговорим.

Д. Куликов:Понимаешь, ее позиционировали как часть евгеники, но при этом фашистским лжеучением все-таки не обозвали. С этой точки зрения повезло. Другой вопрос, что все равно ни генетика, ни кибернетика не вписывались в ту доктрину, которая была основополагающей в стране. И этому тоже есть объяснение.

А. Гаспарян:Вот Дима совершенно справедливо говорит: «Мы не позволим обижать трудового человека, зачем мы будем делать ставку на какие-то счетно-вычислительные машины?» А с генетикой была несколько другая история. Мы что, должны смириться с тем, что строим наш новый мир, а в его базисе будет нечто иное? Ну, это, извините, была в чистом виде скверна, и за такое старые большевики нещадно рубили головы во всех смыслах этого слова. Поэтому рассчитывать на то, что генетика получит какое-то продвижение в Советском Союзе, было чрезмерно наивным. Здесь ведь главный спор идет о том, почему, если другие отрасли, считавшиеся у нас буржуазными, вредными, преступными, разгромили, а генетика все-таки дотянула до 1937 года?

Г. Саралидзе:Кибернетика – это 1940–1950-е.

А. Гаспарян:Генетика дотянула в том или ином виде до 1937 года, после чего научная дискуссия между Вавиловым и Лысенко была прервана. Теоретически, конечно, можно предположить, что генетику как науку могли бы ликвидировать и раньше, например году в 1932-м или 1933-м. Есть даже некоторые документы, подтверждающие, что были такие планы, там говорится что, в общем, это пустая трата народных средств, и пускай ученые занимаются чем-нибудь другим. Но давайте не будем выдергивать события из контекста истории. На тот момент руководству страны было все-таки не до генетики. Нужно было решать более серьезные проблемы…

Д. Куликов:На этом Лысенко и сыграл.

А. Гаспарян:Он с 1935-го стал влияние оказывать.

Г. Саралидзе:Да. Кстати, судя по документам, противники Лысенко пытались использовать ровно те же методы, те же аргументы и тот же, как сейчас принято говорить, административный ресурс, что и он. Но Лысенко оказался более ловким.