Дростан в замешательстве заморгал, услышав эти слова, ведь если он правильно понял друга, тот только что признался в закоренелом язычестве. Суэно слабо взмахнул рукой.
— Здесь люди называют меня Суэно, это созвучно с именем Свен, — произнес он. — Я из Венхейма, что в Эйдфьорде, думаю там уже не осталось никого, кто бы помнил меня. Я пришел в Йорвик [5] Йорвик (Йорк) — с VI века Йорк — центр королевства англосаксов Нортумбрия. Викинги, захватившие город в 866 году, переименовали его в Йорвик, после чего город стал столицей одноимённого королевства, занимавшего большую часть cеверной Англии.
с Эриком. Я хранил его жертвенный топор — Дочь Одина.
Суэно замолчал и приподнялся, цепко сжав руку Дростана.
— Пообещай мне это, Дростан, как брат во Христе, прошу тебя именем божьим, — прошипел он. — Обещай мне, что найдешь преемника Инглингов и передаешь ему, то, что я сейчас расскажу тебе.
Он снова поник и что-то пробормотал. Дростан дрожащей рукой вытер слюну с лица друга, ошарашенный его словами. Дочь Одина? Да это же язычество, что так же ясно как солнечные блики на воде.
— Поклянись, именем Христа, брат мой. Клянись своей любовью...
— Я клянусь, клянусь, — прокричал Дростан, скорее, чтобы заставить старика умолкнуть. Он почувствовал горячую волну стыда из-за этой мысли, и прогнал её молитвой.
— Хватит, — прорычал Суэно. — Я достаточно наслушался мироточивых ханжеских речей за тридцать лет, что прошли с тех пор, как меня вытащили из Стейнмора. Чертова коварная сука, мать её! Значит, проклятые боги Асгарда оставили нас...
Старик прервался. Наступила тишина, сквозь щели в стенах свистел влажный ветер, смешивая дым от костра с вонью от масляной лампы. Суэно дышал, словно порванные кузнечные меха, и наконец, набрав достаточно воздуха, заговорил снова.
— Не допусти, чтобы она попала к Матери конунгов. Только не к Гуннхильд, к этой ведьме, жене Эрика. Только не к ней. Она не от крови Инглингов, и ни один из оставшихся в живых сыновей Эрика от этой суки не заслуживает в жены Дочь Одина... Асы подтвердили это, когда отвернулись от нас, там, в Стейнморе.
Дростан перекрестился. Он лишь смутно понимал, о чем бормочет Суэно, но было ясно, что для старого язычника это очень важно.
— Передай то, о чем я тебе расскажу, юному мальчику, если конечно, он ещё жив, — устало произнес Суэно. — Потомку Харальда Прекрасноволосого, истинному наследнику правителей Норвегии. Сыну Трюггви. Я знаю, он жив. Я слышал об этом, даже в этой глуши. Передай ему это. Поклянись мне...
— Клянусь, — тихо сказал Дростан, он испугался, увидев кровь на потрескавшихся губах Суэно.
— Хорошо, — произнёс умирающий. — Теперь слушай. Я знаю, где спрятана Дочь Одина...
Забытый в темноте Мартин из Хаммабурга внимательно слушал. Сейчас он даже не чувствовал постоянной боли в ноге, которую причиняли ему отсутствующие пальцы, без сомнения, одно из наказаний, посланных Господом. В этом настойчивом хриплом, кашляющем голосе старого монаха Мартин услышал силу Господа.
Это и есть знамение, такое же явное, как огонь на небесах. Спустя все это время, в сырой каменной лачуге, обмазанной глиной и наполненной божьими надеждами, с крышей такой низкой, что приходилось пригибаться, словно горбатая крыса, вот оно — знамение. От восторга Мартин обхватил себя руками, почувствовал, как слюна свесилась с края щербатого рта, но даже не попытался её вытереть. В конце концов, боль в покалеченной ноге снова напомнила о себе, медленно, будто обмороженная ступня постепенно оттаивала, как тогда, в зимней степи.
Мучительная и непрерывная боль. Но Мартин смирился с ней — годами каждая огненная вспышка боли напоминала ему о врагах, — об Орме Убийце Медведя, предводителе Обетного Братства, и о Финне, которому неведом страх, — и о Вороньей Кости, потомке Харальда Прекрасноволосого из рода Инглингов, истинном принце Норвегии, сыне Трюггви.
“Вот способ свершить суд Божий, вернуть утраченное, и наказать тех, кто помешал Его воле,” — подумал Мартин. Теперь даже те три золотые монеты, которые он получил давным-давно от Киевского князя, послужат задуманному, и он взглянул на камень, под которым спрятал их. Хороший, увесистый камень, который так удобно лёг в ладонь.
К тому времени как старый монах последний раз кашлянул кровью на рассвете, Мартин уже придумал, что нужно делать.
Хаммабург, несколько месяцев спустя...
Говорят, в этом городе можно задохнуться, он полон дыма, опоясан сотнями лачуг, ютящихся на грязных берегах и вросших в землю. Там же, вдоль причалов, стояли больше сотни кораблей, пришвартованных к столбам, а наполовину вытащенные на берег суда кишели людьми как дохлая рыба муравьями.
Читать дальше