Роберт Лоу - Воронья Кость

Но перед ним сидела всего лишь старая мёртвая женщина с глазами цвета старого льда и открытым ртом, из-за чего она выглядела довольно глупо.

Ворчание и всхлипы привели его в чувство, и он повернулся, увидев Мартина, который, наконец, добрался до стола и протянул скорченную когтистую руку к копью. Одним стремительным движением Воронья Кость схватил лежащее древко, и тогда в зал ворвались воины.

Орм и Финн замерли, словно собаки, готовые броситься на волков, но Воронья Кость, улыбаясь, смотрел на появившегося Арнфинна и его оркнейцев. Он кивнул, указывая на Гудрёда и Гуннхильд.

— С ними покончено, — произнёс он, и Арнфинн, мельком взглянув на их тела, уставился на Олафа.

— Будет лучше, если ты как можно скорее уберёшься отсюда, — сказал он, и Воронья Кость кивнул. Ведь это тоже являлось частью его замысла, Олаф умел играть в игру королей в настоящей жизни, он окружил королевскую фигуру, ещё до того, как сел играть с Гудрёдом.

— Моё, — удалось пробормотать Мартину разбитыми в кровь губами, и Воронья Кость взглянул на копьё в руке.

— Однажды собака, — произнёс Воронья Кость, и Мартин скривился.

— Хватит, — прошепелявил он. — Я достаточно наслушался твоих сказок.

На мгновение Воронья Кость мысленно вернулся в зимнюю степь, когда он сидел в обнимку с Ормом, у еле теплящегося костерка, рядом с Мартином и воинами, которых священник подговорил похитить мальчика. Тогда Олаф рассказал им историю, которую уже не мог сейчас вспомнить, но хорошо помнил, как Мартин взъярился, услышав её. А на следующий день, когда бушевал снежный буран, степные воительницы напали на них и убили всех, кроме Орма, Мартина и его самого. Тогда Воронья Кость видел Мартина в последний раз, когда тот, в одном сапоге, прижав к себе драгоценное древко, исчез в снежном мареве, словно призрак.

Воронья Кость взглянул на Орма и заметил, что тот тоже помнит. Финн скалился, словно волк.

— Так вот, собака стащила мясо. "Как сытно я покушаю, когда вернусь с этим мясом домой," — подумала она, собираясь переправиться через речушку, — продолжал Воронья Кость. — Опустив голову, собака увидела в воде собственное отражение, собаку с большим куском мяса в пасти.

“У неё кусок мяса побольше, чем у меня”, подумала она. “Я хочу тот кусок. И я его получу!” Она зарычала, но собака в реке не сдвинулась с места и не выпустила мясо. Тогда собака укусила её. Мясо выскользнуло из зубов и опустилось на дно речушки, и в тот же миг собака в воде тоже оказалась без мяса.

— Ты получил свой топор, — пробормотал Мартин. — А теперь верни мне моё копьё.

Воронья Кость взглянул на топор, подняв взгляд от тела Гудрёда. Он улыбался.

— В этом свете Дочь Одина выглядит не очень привлекательной. Я не уверен, что хочу жениться на ней сегодня, или завтра. Ещё успеется. Я не хочу, чтобы этот проклятый топор обрубил мне дорогу к трону короля Норвегии. Это всего лишь хунн в игре королей, — с другой стороны, может показаться не по-христиански, если слова Адальберта сбудутся.

"Хунн" или "кучка" — этим словом называли все остальные фигуры на доске, которыми можно легко пожертвовать, чтобы обеспечить королю победу. Орм и Финн обменялись взглядами. Арнфинн чуть склонил голову и уставился на топор, торчащий из головы Гудрёда.

— Эх, — вздохнул Финн, — знать бы заранее, что ты задумал, ещё до того, как мы вошли в этот зал. Прежде чем ты устроил здесь всё это.

— Именно так, — сказал Орм и пожал плечами. — И заметь, мне кажется, это разумное решение. Возможно, из тебя всё же получится великий король.

Мартин завыл, издав протяжный вопль тоски и ярости. Он выл, пока не закашлялся, затем сплюнул сгусток крови, и тяжело дыша, рухнул на пол. Орм наблюдал за ним, вспоминая долгие годы, боги, прошло столько лет, с тех пор как он первый раз увидел этого священника, с аккуратно выбритой тонзурой, в опрятной рясе, он улыбался белыми зубами и даже глазами, когда тепло поприветствовал его и Эйнара в крепости Бирки.

А сейчас его разбитый в кровь, беззубый рот извергал проклятия, безумные глаза метались словно дикие звери в лесной чаще его всклоченных и нечёсаных волос и бороды. Мартин поднялся на колени, бормоча проклятия и молитвы своему богу, стуча кулаками по земляному полу; и даже Финн с Ормом заметили, что Мартин испытывает неподдельную скорбь.

— Копьё, копьё, — бормотал Мартин, не переставая, а Воронья Кость, уже на полпути к двери длинного зала, обернулся и поднял копьё. Мартин мигом притих, словно младенец, которому вручили медовую сладость. Казалось, он застыл на месте, уставившись на копьё, словно охотничья собака, учуявшая след.