Виктор Баранец - Спецоперация Крым-2014

Чьи-то сильные руки вырвали старика из плотного круга, оцеплявшего Луценко, и толкнули в спину так, что он выронил пакет – буханка хлеба упала на мокрую брусчатку.

Старик поднял ее, бережно, как грудное дитя, обтер рукавом пальто и оглянулся. Перед ним стоял высокий широкоплечий хлопец в черной спортивной шапочке с желтым трезубцем во лбу.

– Бугай, що ты робыш з пристарилою людыною! – раздался в толпе возмущенный девичий голос.

Но никто не отреагировал – по мегафону объявляли нового оратора.

Верзила с трезубцем во лбу приблизил свою физиономию к лицу старика и пробубнил:

– Дед, вали нах… отсюда! Ты свое отжил. Тебе уже пора заказывать место на Лукьяновском кладбище.

Старик еле оторвал его мощную клешню от рукава своего тощенького осеннего пальто и совершенно спокойно ответил:

– Сынку, кажется мне, что весь этот ваш майдановский сход не в ту сторону Украину тянет… В Европу… В Европу… А знаете, что в Европе про интеграцию с Украиной говорят? Там говорят, что одна своя пчела лучше, чем пригоршня чужих мух… Ну, запишут Украину в Европу и что? Завтра по колено в манне небесной жить станем? А кто тут работать будет? Всем этим Луценкам не Европа, нужна… Европа – это так, повод скинуть Януковича с Азаровым… Им не Европа, а власть нужна. Чтобы своей шайкой было проще отхапать шмат Украины. Да пожирнее! Себе прибавить, а у нищих украсть – вот такая им нужна власть…

Хлопец процедил сквозь зубы:

– Дед, да мы скинем эту воровскую власть!

– И замените ее такой же воровской… Луценковской или аваковской, тимошенковской или порошенковской. Той, что рвется к корыту… Не на тех ставите, хлопчики, ох, не на тех… Верзила хмыкнул:

– Э неее, дед, Майдан не ошибается.

– Майдан – это еще не народ! Народ – это вся Украина. А вы у нее спросили, куда она хочет?

Верзила махнул ручищей и снова втиснулся в гомонящую толпу.

А старик, все так же бережно прижимая к груди пакет с буханкой хлеба и пачкой кефира, стал пробираться сквозь шумное людское сборище к тротуару.

Этого старика со снежной сединой на висках звали Николаем Ивановичем Хмельницким. Он заведовал кафедрой истории нового киевского национального университета. Был он доктором наук, автором нескольких книг по истории Украины и слыл ярым ненавистником национализма. А еще был он сторонником украино- российского братства, беспощадно критиковал всех, кто пытался доказывать, что многие беды Украины идут от того, что Московия «пожирает украинскую самостийность», а без «сильного национализма» республике не выжить.

Осенью какого же года?… Кажется, 1995-го… Да-да, 95-го, ездил он во Львов, читать лекции в тамошнем университете. А в выходной день пошел прогуляться по «стометровке» – любимой многими львовянами аллее, ведущей от памятника Адаму Мицкевичу почти до самого драмтеатра имени Марии Заньковецкой.

Издавна повелось так, что там на лавочках и вокруг них горожане с утра до вечера устраивают жаркие политические дискуссии.

В тот день только и было разговоров о появлении какой-то новой, социал-национальной партии Украины, ее презентация как раз и должна была состояться вечером в театре. По этому поводу было размножено огромное количество листовок – студенты пачками раздавали их прохожим.

Николай Иванович взял одну из них, присел на скамейку. И стал читать: «В связи с перспективной массовой деградации людей, целых народов, мы являемся последней надеждой белой расы, человечества вообще. Нам решительно надо сепарироваться от северо-восточного соседа…»

Хмельницкий сплюнул и выбросил листовку в урну рядом со скамейкой. Хотел закурить, но чварк-чварк – зажигалка выдохлась.

– Простите, огоньку можно? – сказал он сидевшему рядом профессорского вида мужчине в очках, шляпе и плаще. Тот с недоброй усмешкой глядел на него и молчал. Николай Иванович подумал, что, возможно, человек этот глухой или иностранец и не понимает его. Но в руках «профессора» была львовская газета.

– Простите, огоньку можно? – повторил Хмельницкий. Мужчина свернул газету и буркнул:

– По-москальски не розумию! Вы вкраинець?

– Да.

– О чому ж не розмовляете на ридний мови? Чого балакаете на кацапськой?

– И на ридний мови розмовляю, – смиренным тоном ответил Хмельницкий, ошарашенный таким поворотом разговора.

– Ось таки, як вы и губите Украину! Своим (тут он взял ядовито-насмешливую интонацию) русь-сь-сь-ским языком!

Николай Иванович не понимал этого. Украинский язык имел статус государственного, на нем преподавали в школах и институтах, в республике работало украинское телевидение, издавались газеты, книги и журналы на украинском языке, народ вольно пел украинские песни и сам же избирал свою же, украинскую власть. Где же здесь «Московия пожирает украинскую самостийность»? Бред собачий!