Генрих Кениг - Карнавал короля Иеронима

— Мы уже виделись с вами, господин Тейтлебен, — сказала она. — Сегодня утром вы могли убедиться, что я также ловко обметаю пыль, как мой муж выбивает такт своей палочкой…

Герман, краснея, заявил, что тотчас же узнал ее. Все его внимание было поглощено Луизой, которая произвела на него особенно приятное впечатление. Хотя легкие следы оспы на лице не давали права назвать ее красавицей и она была не первой молодости, но Герман впервые ощутил на себе обаяние духовной женской красоты, чуждой чего-либо чувственного. Ему понравилась ее стройная, изящная фигура, звучный голос, плавные, несколько торжественные движения и задумчивый, как бы рассеянный взгляд ее добрых глаз. Еще в Галле ему приходилось слышать, что она замечательно умна и обратила на себя особое внимание нескольких выдающихся людей, и, хотя он был слишком скромен, чтобы поставить себя в один ряд с ними, но с первого же дня знакомства поддался влиянию ее нравственной силы.

Парк в эти часы был, как всегда, переполнен публикой. Перед гостиницей играла полковая музыка, но воздух был настолько душен, что гуляющие преимущественно толпились под тенью деревьев у маленького озерка с плавающими лебедями.

Холм, на котором расположилась семья капельмейстера, находился в стороне, и здесь можно было чувствовать себя свободнее, чем в каком-либо другом месте парка.

— Этот холм недаром назван театром! — объяснила Луиза молодому гостю. — При ландграфе Фридрихе, отце нынешнего курфюрста, здесь на открытом воздухе разыгрывались театральные пьесы; говорят, что он вел веселый полуфранцузский образ жизни, и несколько подготовил нас к тем порядкам, какие заведены королем Иеронимом. Отец любит это уединенное место, мы часто занимаемся тут музыкой…

— Господин Рейхардт!

— Будь ты проклят с твоей шарманкой, у нас свои инструменты, без тебя нас всюду преследуют шпионы.

Эти слова относились к человеку, стоявшему за деревьями, который тотчас же вышел на аллею. Рейхардт продолжал браниться вслед удалявшемуся шарманщику.

— Оставь его в покое папа, за нами в фазаньем доме граф Фюрстенштейн со всей компанией…

— Не беда, это все знакомые, вдобавок они не понимают немецкого языка. Теперь, в отсутствие короля, они стараются развлечь себя невинными удовольствиями. Да будет вам известно, любезный доктор, что наш король Иероним путешествует по стране и представляется бюргерам и крестьянам своего государства. Обыкновенно он всюду брал с собой Ле-Камю, нынешнего графа Фюрстенштейна, но на этот раз его сопровождают только представители старинного местного дворянства… Кстати, Луиза! Я слышал, что генерал Сала ищет для своей дочери Мелани учителя немецкого языка. Как ты думаешь, не представить ли нашего молодого друга госпоже Сала; он хорошо говорит по-французски, и через это попал бы в высшее общество…

Проект, видимо, не понравился дочери капельмейстера.

— Не знаю, папа, — сказала она, понизив голос, — но весь этот кружок…

— Именно этот кружок и может быть полезен молодому человеку, потому что состоит из самых богатых и влиятельных фамилий, — прервал Рейхардт, затем, обращаясь к Герману, добавил, — примите к сведению, что этот Фюрстенштейн принадлежит к немецкой партии, быть может, вследствие того, что получил немецкое дворянство и женится на дочери генерала Сала. Он желает, чтобы его невеста выучилась немецкому языку, а супруга генерала вполне сочувствует этому браку, а следовательно, готова подчиниться всем требованиям жениха.

— Я нахожу не совсем удобным, если ты, я хочу сказать, мы все предложим им свои услуги в этом деле, — сказала Луиза.

— Почему это? — воскликнул Рейхардт. — Я знаком с ними; Германа рекомендовали нам с наилучшей стороны, мы рекомендуем его другим… Тут нет ничего предосудительного. Но довольно об этом, не заняться ли нам музыкой?

С этими словами Рейхардт подал дочери гитару и стал настраивать свою скрипку. Луиза пропела несколько песен Гете сильным, прекрасно поставленным голосом, исполненным выражения. Герман, увлеченный личностью певицы, был глубоко взволнован.

Капельмейстер начал настойчиво просить его также спеть что-нибудь.

— Стефенс пишет, что у вас замечательный баритон и вы прекрасно владеете им.

— Певцу невыгодно, если его хвалят заранее, — сказал Герман, взяв гитару.

— От вас зависит оправдать эти похвалы, — заметил с улыбкой капельмейстер.

Герман пропел вчерашнюю песню Брентано, занятый пением, он не заметил, что число его слушателей все увеличивается, ни смертельной бледности, внезапно покрывшей лицо Луизы, еще минута, и можно было ждать, что она лишится чувств. Рейхардт едва дождался конца песни, чтобы заключить артиста в свои объятия, и шумно выразил ему свой восторг, но речь его внезапно оборвалась, когда он заметил, в каком состоянии его дочь. Наступила минута общего смущения. Но всего более озадачен был Герман, не ожидавший такого впечатления от своего пения.