Петер Демпф: Тайна Иеронима Босха

Кайе нервно постукивал пальцами по подоконнику. Вот уже полчаса он ждал своего помощника Антонио де Небриху, который собирался сообщить о сенсационном открытии. За последние две недели Кайе не раз убеждался, что часы в Мадриде показывают время иначе. Вообще-то он гордился фактом, что входит в узкий круг специалистов, которых привлекают к самым ответственным реставрационным работам, однако сегодня Кайе был в высшей мере недоволен, и работа едва продвигалась вперед.

Кайе потянулся и взглянул в окно на парк Ретиро. Его до сих пор поражал особый матовый цвет выеденной солнцем зелени. Что значит юг!

Сразу же после телефонного звонка в Берлин он сел на самолет и прилетел сюда. Не так часто тебя вызывают для работы с самой великой и таинственной картиной мира — «Садом наслаждений» Иеронима Босха. Как стало известно Кайе, какой-то сумасшедший священник подошел к триптиху и, прежде чем охрана музея Прадо смогла вмешаться, выплеснул на картину несколько капель едкой жидкости из маленькой бутылочки. К счастью, ущерб оказался незначительным, и Кайе был уверен, что сможет закончить реставрацию в течение нескольких недель.

С бульвара Прадо доносился гул, какой бывает только в час пик, в конце рабочего дня. И все же теплый ветер, проникавший в открытое окно, приносил хоть какую-то свежесть в удушливую атмосферу расположенных над мастерскими Прадо офисов.

Наконец в дверь постучали, и, прежде чем Кайе успел ответить, она распахнулась. Невысокий мужчина с красными пятнами на шее и седыми волосами, падающими на бледное лицо, прихрамывая, быстро прошел к столу Кайе. Отдышавшись, он заявил:

— Михаэль, подойдите. Невероятное открытие! Посмотрите внимательно!

Он бросил на стол две фотографии. На первой был изображен плывущий утконос размером с хомяка. У утконоса имелись руки, и в одной он держал книгу, которую внимательно читал. Кайе склонился над фотографией. Неравномерно разбросанные светлые пятна — следы повреждений, вызванных кислотой. По книге в руках утконоса протянулась широкая полоса от ядовитого химического вещества.

— Ну? Видите?

Кайе тяжело вздохнул:

— Нет, Антонио, боюсь, я ничего не вижу. Не вижу.

Антонио де Небриха запустил руку в волосы, а потом несколько раз провел ладонью по лицу.

— Вы ничего не замечаете. Вы слепы и не хотите ничего видеть. Но там что-то есть. Это похоже на… похоже на буквы. No comprendes? 1Там кто-то что-то написал. Иначе зачем у утконоса в руках книга? Понимаете?

Кайе поборол раздражение. В конце концов, Антонио де Небриха был для него находкой. Хотя этот человек давно уже перешагнул границу пенсионного возраста, он продолжал неустанно трудиться и его уже смело можно было считать неотъемлемой частью Прадо. Никто не знал мастерских музея так хорошо, как этот старый искусствовед, никто лучше его не понимал технику нанесения красок, не знал тайны изготовления холстов и лаков XVI века. Он был настоящим кладом, этот седовласый чудак, обладающий невероятной интуицией, когда речь шла о распутывании замысловатых ребусов, связанных с картинами. Между коллегами сразу же возникла профессиональная дружба, и они обращались друг к другу по имени, как и принято в Испании.

— Подождите-ка, Антонио, я посмотрю внимательнее. — Кайе выдвинул ящик письменного стола, достал лупу и взглянул на снимок. Он действительно смог различить на смазанных контурах книги странное скопление штрихов, похожих на текст, которые с таким же успехом могли быть тонкими, как волос, трещинами на одеревеневщем фунте картины. Ведь триптиху Босха уже почти пятьсот лет.

— Ну, теперь видно лучше?

Кайе покачал головой. Затем взял второй снимок. На нем были видны полголовы сойки, куст чертополоха, покрытого голубыми цветами, и обрывки бабочек. А дальше контуры исчезали на фоне бледных вздутий и выеденных мест. Эта часть картины была повреждена сильнее всего, хотя и здесь кислота затронула только лак. Включив всю свою фантазию, Кайе смог различить глаза и даже нос. Возможно, следовало бы рассмотреть размытые формы спокойно, подрисовать с помощью лупы контуры, добавить недостающие линии.

— Ну теперь наконец скажите что-нибудь, Михаэль. Вы ведь не можете ничего не видеть.

— Послушайте, дорогой Антонио, единственное, что я могу вам предложить: сделайте снимок с увеличением. А затем мы вместе решим, кто из нас ошибается.