Владимир Плугин - Разведка была всегда...

Здесь Роккатани ожидал «царский» приём, чем-то напоминавший приёмы, которые ещё совсем недавно устраивал Пугачёв. Да понятно чем. Вот этой самой подчёркнутой, декоративной царственностью, забота о которой, впрочем, понятна у мужика в мужицком же окружении, но несколько удивляет, когда речь идёт о даме, потёршейся как-никак в свете. В одной из передних комнат аббата встретила группа «придворных», чьи личности и настоящие профессии остались неизвестными, потому что они исчезли, как только минула надобность. Кабинет властительницы был залит ярким светом светильников, в котором всеми цветами спектра переливались небрежно разбросанные там и сям драгоценности. «Елизавета Вторая» в амазонке сидела у стола, целиком погруженная в писание какого-то важного письма или документа. Ей предстояли Ханецкий и «Станишевский». Увидев аббата, она сделала знак рукой, и «приближённые» вышли. Тогда «великая княжна» начала свою первую атаку на новом для неё фронте. Она наговорила Роккатани кучу приятных вещей как представителю того общественного слоя, который нельзя не уважать за его честные седины и постоянные кропотливые и благодатные труды. Она поговорила и о Фридрихе Великом, и о разделе Польши, и об иезуитах. Она приоткрыла аббату завесу над своей тайной. Ей очень нужен кардинал. Она нуждается в его совете. Вообще-то у неё намерение остаться в Риме до тех пор, пока его не выберут Папой (в чём не может быть сомнения), но здоровье не позволяет говорить об этом уверенно. Тут неизвестно зачем появился «Станишевский» и стал произносить вольтерьянские речи. «Елизавета» вспыхнула, отчитала его за легкомысленное отношение к религии и выгнала... Роккатани вышел очарованный и озадаченный одновременно. «Нельзя отрицать, — писал он в Варшаву королевскому советнику Гижиотти, — что это женщина большого ума, и если и выдаёт себя за другую, то умеет великолепно принять её вид. Интересно, что будет дальше!»

Дальше банк Беллони отказал будущей повелительнице громадной империи в ничем не гарантированном кредите. Это, конечно, говорило не в её пользу. Но тут (чего не бывает на свете!) некий отец Ландай, в молодости служивший в русской гвардии, увидев претендентку на престол, неожиданно признал в ней супругу герцога Ольденбургского, троюродного брата Петра III. Акции «Елизаветы» снова поднялись в цене. А она продолжала активную наступательную игру, обволакивая Роккатани женским обаянием и рассказывая ему всё новые сказки, помогавшие ей самой отвлекаться от обострившейся болезни лёгких. Теперь она собиралась в гости к польскому королю, откуда с почётным конвоем шляхтичей отправится к султану. Пройдёт каких-нибудь полгода, и Польша благодаря её усилиям объединится и снова расцветёт. В Персии её ждёт 60-тысячная армия. О деньгах и говорить нечего. (Право, она словно действительно находилась в родстве с Пугачёвым. Тот сочинял ничуть не хуже и примерно в таком же стиле). «А что княжна думает о Панине и братьях Орловых?» — спросил прослышавший о чём-то аббат. «Панин — человек заслуженный, — отвечала «Елизавета», — но слишком ревностный служака». Она на него не рассчитывает. Орловы же — выходцы из черни, невежи и мужланы по манерам, покровительствовать им было бы неприлично. Впрочем, она приказала на всякий случай графу Алексею прибыть с флотом из Архипелага в Ливорно. Но её ближайшие планы — приехать в Киев, а оттуда в сопровождении шести тысяч гусар — в Варшаву. Вот только опасается, как бы конфедераты, сторонники Потоцкого и Радзивилла, не убили её за намерения помогать королю Станиславу-Августу. «Елизавета» вручила Роккатани письмо для его эминенции, позволив предварительно прочесть его. Она соблазняла претендента на папский престол не только возрождённой при её помощи мощной католической Польшей, но и обращённой в латинство необъятной Россией. «Клянусь слезами, страданиями стольких стенающих народов, что мы не будем препятствовать избавлению душ, которые черпают счастье в душе Вашей эминенции». Она знала, что обещать.

Голубая мечта Рима со времён галицкого князя Романа Мстиславича и Александра Невского — да нет, ещё раньше! — уничтожение крупнейшего оплота «схизмы» в Европе, распространение власти наместника святого Петра не только до восточных границ Европы, но и до берегов Великого азиатского океана!.. Наживка была слишком вкусна, чтобы не соблазниться хоть на минуту. «Кардинал уже в силу своего положения не может холодно принять трудов княжны, направленных к благу Римской церкви, — отвечал очарованный Альбани, — Если бы без тени сомнений справедливость была на Вашей стороне, он желает, чтобы Провидение встало над её шагами и доставило Вам верные средства для осуществления всех прекрасных замыслов». Но вот если бы без тени сомнений... А их-то как раз было больше чем достаточно. Альбани колебался, не зная, на что решиться. Возможно, это неустойчивое равновесие сохранялось бы ещё долго, если бы его неосторожно не нарушила сама «великая княжна», попытавшаяся заручиться поддержкой ещё одного важного духовного лица — польского резидента в Ватикане маркиза д’Античи. «Елизавета» добилась аудиенции в храме Санта Марии дельи Анджели.