Владимир Плугин - Разведка была всегда...

Как-то вечером к пушке Мальцева приковали ещё одного пленника — Инку, служку игумена Никольского монастыря. Ему ещё предстояли ужасы турецкого допроса. А Семён Елизарьевич научил его, что надо говорить. «Слышал-де он, Инка, у своего хозяина игумена Кирилла тайные речи, что сего часа идёт Астрахани в помощь князь Пётр Серебряный, а с ним на судах ратников 30 тысяч (в самые лучшие времена в Мещёрском полку служило не более 15 тысяч. — Авт.). А за ним идёт к Астрахани полем сам большой московский воевода князь Иван Дмитриевич Бельский, с ним храбрых воинов 100 тысяч, и Большие Ногаи с ним же под Астрахань будут. Станет российское воинство всех турецких и крымских людей истреблять без остатка!»

Ещё учил Мальцев Инку сказать, что «присылал кызылбашский шах (персидский шах Тахмаси, воевавший с Оттоманской Портой, — Авт.) к великому государю московскому послов, что турецкого султана люди через Астрахань дороги на государства ищут и им бы, владыкам московскому и кызылбашскому, вместе на турок наступать. А в помощь себе просил шах 100 пушек и 500 пищалей да просил прислать к нему посла Алексея Хозникова для договора». Что тут было правдой, что «домыслил» Семён Елизарьевич в рассуждении пользы для своего Отечества? Документы говорят о том, что того и другого было в нужной пропорции.

Спустя сутки Инка умер под жестокими пытками. Однако сказал всё, что велел ему говорить Мальцев. А командиры и рядовые воины окончательно впали в панику перед надвигающейся со всех сторон опасностью.

Семён же Елизарьевич продолжал воздействовать на ход событий, и весьма существенно. От людей из посольства Больших Ногаев он узнал, что Дин-Ахмет и Урус-мирза в грамотах к Касим-паше изъявили желание быть в союзе с Оттоманской Портой, но отнюдь не с Крымской Ордой. Ещё того пуще — в грамотах говорилось о старинной родовой вражде между Ногаями и крымчаками и превозносились победы Ногаев над Гиреями. Надобно ли такие грамоты передавать Касим-паше? — удивлённо говорил послам Мальцев, ведь ему, паше этому, приказано от султана «во всём быть в воле» Девлет-Гирея, потому что как раз хан-крымчак и есть глава всего этого похода. Вот так султан отдаёт своих союзников, Ногаев, во власть старых врагов, пояснял для непонимающих Семён Елизарьевич.

Мальцев говорил правду, выдавая хитроумные замыслы великого визиря, и как только ногайские послы убедились в этом, рухнули все сложные расчёты Мехмет-паши Соколлу. Османско-крымские войска не получили от Больших Ногаев ни военной помощи, ни продовольствия. Да ещё и послы Дин-Ахмета и Урус-мирзы потребовали от Касим-паши возмещения убытков, нанесённых на Волге их посольству в Москву, а также освобождения незаконно тогда же захваченного русского посланника Мальцева. Но это был вызов, на который турки не обратили внимания.

Да Семён Елизарьевич и не рассчитывал пока избавиться от своей пушки. Его миссия продолжалась, и он был вознаграждён уже тем, что видел, как развалился военно-политический союз, угрожающий Москве, наблюдал, как позорно отступала перед немногочисленными русскими силами османская армия.

Девлет-Гирей, видимо, решил погубить союзников, возжелавших быть его повелителями, и повёл отступающее войско по труднопроходимым и безводным, совершенно выгоревшим к осени кавказским предгорьям.

Уже на третий день турки побросали повозки, потому что лошади-тягачи дохли без воды и корма, а следом начался падеж и боевых коней. Касим-паша пытался спасти остатки своей армии.

А крымские военачальники между тем расковали Мальцева, пушку бросили в степи, а бывшему пленнику вместо неё дали коня и приняли в свои шатры. Крымский хан сам лично уверял московского посланника, что он, Девлет-Гирей, — друг и союзник московского царя. И, как бы подтверждая это, отряды крымчаков загоняли османов в глухие места, где те гибли от голода и жажды, а то и истребляли их в засадах или обезоруживали и продавали кочевникам в рабство. Ногаи тоже налетали на отступающих; добавляли туркам беды и спускавшиеся с гор черкесы. В шатре у Семёна Елизарьевича не переводились посетители: военачальники, местная знать. Все спешили уверить Москву в своей преданности. Как-то пожаловал и сын Девлет-Гирея, царевич Мухамед, которого отец отправил жить в кызыевы ногайские улусы.

«Как на Руси будешь, — просил он посланника, — скажи про меня царю и великому князю, чтоб меня и моих братьев не обошёл своим жалованием», — «Много вас, царевичей, у отца, — ответствовал Семён Елизарьевич, — вот и роздал вас по людям. Живёшь ты здесь, волочась, — ни сыт, ни голоден. Поедь к государю нашему — и государь тебя пожалует великим своим жалованием, так что не только твои братья, но и отец твой станет тебе завидовать!»