Уилбур Смит - Когда пируют львы. И грянул гром

Шон свистнул, но негромко, чтобы слышала только она. Девушка вздрогнула. Секунду она всматривалась из освещенной комнаты в темноту, потом медленно и как бы с сожалением покачала головой. Затем задернула шторы – сквозь них Шону видно было, как ускользает ее тень. Лампа погасла.

Шон поплелся по саду, потом через рощу обратно. Он весь дрожал от злости. Уже в переулке услышал музыку, которая доносилась с площади, и, прибавив шагу, вскоре свернул за угол, навстречу свету и праздничной суете.

– Глупая курица, дура набитая, – вслух выругался он.

Злость еще не прошла, но оставалось в груди что-то еще… Что же это? Любовь? Или чувство уважения?

– Где ты пропадал? Я тебя целый час ждала!

А вот и ревнивая Анна.

– Да так, нигде. Прошвырнулся туда-сюда…

– Странно! Шон Кортни, немедленно отвечай, куда ты ходил?

– Может, потанцуем?

– Нет.

– Хорошо, не хочешь – не будем.

Возле столов с едой стояли Карл и другие парни. Шон двинулся к ним.

– Шон, Шон, прости, я не хотела!

А теперь кающаяся Анна.

– Я очень хочу танцевать, ну прошу тебя!

И они танцевали, толкались с другими танцорами, но все время молчали. Наконец музыканты устали: им ведь тоже надо утереть мокрый лоб и промочить пересохшее горло.

– Шон, а у меня для тебя кое-что есть.

– Что?

– Пойдем со мной, покажу.

Она повела его в темноту между фургонами. Возле кучи седел и попон Анна опустилась на колени, откинула край одной из попон и поднялась, держа в руках куртку:

– Я сама сшила ее для тебя. Надеюсь, тебе понравится.

Шон взял у нее подарок. Это была овчина, дубленая и обработанная, с любовью прошитая, и мех с изнанки сиял снежной белизной.

– Красивая, – сказал Шон.

Сколько же труда она в нее вложила! Шон почувствовал себя виноватым. Он всегда чувствовал себя виноватым, когда получал подарки.

– Большое спасибо.

– Ну-ка, примерь, а, Шон?

Облачившись в обновку, Шон обнаружил, что она сидит на нем прекрасно: теплая, слегка приталенная, в плечах не жмет, не мешает двигаться. И без того крупный, в ней он смотрелся просто гигантом. Анна стояла совсем близко, поправляя ему воротник.

– Тебе очень к лицу, – сказала она.

Сколько самодовольства в этой радости дарящего!

Он поцеловал ее, и настроение сразу изменилось. Она крепко обняла его за шею:

– О Шон, я так не хочу, чтобы ты уезжал!

– А давай попрощаемся как следует.

– Где?

– Да у меня в фургоне.

– А твои родители?

– Они вернулись на ферму. Папа приедет только завтра утром. А мы с Гарриком ночуем здесь.

– Нет, Шон, тут так много народу! Как можно?

– Ты просто не хочешь, – прошептал Шон. – Очень жаль… а вдруг это вообще в последний раз.

– Что ты хочешь этим сказать?

Она вдруг затихла в его объятиях, словно маленькая робкая девочка.

– Завтра я уезжаю. Ты хоть понимаешь, что это может значить?

– Нет! Не говори так! Даже не думай!

– Но это так!

– Нет, Шон, не надо. Прошу тебя, не надо такого говорить.

Шон улыбнулся в темноте. Так легко, так все просто.

– Ну, пошли в фургон. – И он взял ее за руку.

Завтрак в темноте. Костры по всей площади, где готовится пища. Тихие голоса: мужчины с детишками на руках, рядом жены – все прощаются друг с другом.

Лошади оседланы, винтовки в чехлах, за спиной одеяла в скатку; в самом центре площади – четыре фургона, запряженные мулами.

– Папа в любую минуту будет здесь. Уже почти пять часов, – сказал Гаррик.

– Ну да, ждут только его, – согласился Шон.

Он повел плечом, поправляя тяжелый патронташ.

– А меня мистер Нойехьюзен назначил ездовым на один из фургонов.

– Знаю, – сказал Шон. – Справишься?

– Думаю, да.

К ним подошла Джейн Петерсен.

– Здравствуй, Джейн. Как твой братишка, уже готов?

– Почти. Седлает лошадь.

Она подошла поближе к Шону и, смущаясь, достала кусочек желто-зеленого шелка:

– Я сделала кокарду тебе на шляпу.

– Спасибо, Джейн. Сама прицепишь?

Она приколола кокарду, он взял у нее шляпу и залихватски надел набекрень.

– Ну, теперь я совсем как генерал, – сказал он, и она засмеялась. – Может, поцелуешь на прощание, а, Джейн?

– Ты чудовище, – покраснела маленькая Джейн и убежала.

Да нет, уже не маленькая, Шон это сразу приметил. И кругом, как посмотришь, много таких, просто глаза разбегаются: не знаешь, с какой бы начать.

– А вот и папа, – сказал Гаррик, увидев, что на площадь выезжает Уайт Кортни.

– Ну, пошли, – сказал Шон и отвязал лошадь.