Владимир Лещенко - Обрученный с удачей

Место было безопасным. С моря городок почти неприступен. С суши пришлось бы предпринимать большую военную экспедицию, а у испанцев солдат не хватало даже на то, чтобы на севере мексиканских земель отражать нашествия диких апачей и пуэбло... Дай ломиться сюда через сельву — мрачные удушливые джунгли, где деревья-великаны смыкают свои гигантские ветви высоко над головами, не пропуская солнечных лучей, а под ногами чавкает зловонная болотная жижа — на такие подвиги мало кто готов!

Может, промелькнула у Питера мысль, сойти на берег, и поселиться тут, в этом забытом всеми поселении — и не знать ни крови и ярости абордажей, ни страха смерти, ни мыслей о петле...

Он свернул в переулок, и глазам его предстала занятная картинка — два старика в обтрёпанных лохмотьях, но при саблях, сидели на крылечке хижины и громко разговаривали. Питер прислушался.

— ...Ещё до того, как ты взял Вера-Крус, Том, — говорил один высокий и костлявый, с наполовину огрублённым ухом, — и даже до того, как ты захватил тот галеон, твои подвиги широко раскрывали тебе ворота любого паршивого городишки...

— А добыча! — подхватил Том. — Ты помнишь, какую мы тогда взяли добычу? Сейчас я даже сам себе не верю! Ею нагрузили, кроме «Моржа», ещё семь больших судов, захваченных в самом порту Вера-Круса, из которого они не посмели выйти — жалкие паршивые трусы — боясь, что наш фрегат настигнет их в открытом море. Серебром нагрузили целых три корабля! Наш квартирмейстер — тот венецианец Лоредан, ох догадливый, — захватил среди багажа в тамошнем казначействе большие весы, которые нам очень пригодились... Сколько там всего было, брат! Чистое золото — десять тысяч фунтов! А серебра — ты не поверишь — сорок пять тысяч фунтов и даже больше! Я уже не говорю о кошенили, кампешевом дереве, и об отличном вине, которого мы забрали восемьсот бочек и которое, конечно, выпили за здоровье короля Якова!

Мой старый товарищ — капитан Мишель ле Баск, главный человек во всей Флибусте, заявил тому напыщенному французишке в совете во время дележа, что недостаточно вознаградить меня пятью долями, причитающимися мне по договору, и что он уделит мне ещё пять. А когда я не позволил сжечь тот паршивый городишко, жители поднесли мне ещё мешочек с такими драгоценными камнями, каких не было и у Его Величества короля!

— Ну я их раздарил братьям — зачем они мне? Всё равно моя Мэри... да упокоится в мире её душа, — голос старика дрогнул, — носила ожерелье из тридцати бриллиантов!

Том, шамкая, что-то забормотал, затем тяжело поднялся и пошёл в хижину, откуда появился с кувшином и двумя кружками.

— Чёрт возьми! — воскликнул он. — Давай-ка выпьем за те славные денёчки. Это не то вино само собой, которое мы пили в Сан-Хуане и Вера-Крусе, но пойло крепкое — не хуже настоящего рома, а не тех бурых помоев, которые нам норовил продать чёртов скупердяй Чард.

Он наполнил два стакана до краёв:

— Я хочу выпить за всё, что ты сказал, Том, — за то чтобы ты жил ещё долго, и за наше здоровье. За наши отличные корабли... И ...за мою Мэри... Если бы не чёртов мор, погубивший её и нашего сына, он бы сейчас годился бы в женихи твоей Жанне...

— Моей дочке... — повторил второй старик, и вдруг расплакался.

Окаменев, стоял Питер, опираясь на пальмовый ствол, взирая на двух пьяных плачущих стариков. Он воочию увидел своё будущее — такое же, как у них. Увидел себя лет через тридцать — если доживёт: сгорбленную хромую развалину; изрубленного, покрытого жуткими шрамами, с выжженным каторжным клеймом, не нажившего ни кола, ни двора, ни семьи... Вот он бредёт по Лондону, после длившихся десятилетиями скитаний и не узнает его. Все розыскные листы давно забыты, никому нет уже дело до него, и нет даже места, где можно помереть спокойно...

Впрочем, — возможен и другой конец... Он вспомнил найденное здесь кладбище. Большинство могил оказались безымянными, но кое-где сохранились надписи, неумело выбитые зубилом на коралле:

Флейт «Бристоль» 1676. Боцман Брег Джонс.

Эдит Нельсон — подруга и возлюбленная рулевого шлюпа «Бонавентура» Дика В арго.

Дик Варго, не смогший пережить разлуки. Надгробие воздвигнуто их сыном Марком в 1681 A.D

Таломба. По христианскому имени Том, чёрный человек со светлой душой, бывший марсовый с «Медведя». Камень сей поставлен его друзьями.

Нет — как бы то ни было, похоронить себя тут заживо — это не для него. И даже не потому, что он не может жить без пения снастей в шторм и морского ветра в лицо. Просто — рано или поздно, лет через пять — десять или двадцать, сюда доберётся окружающая жизнь и тут останутся лишь пепел и трупы.