Николай Пахомов - Время бусово

— Не сберег, отец, каюсь…

— А может, зря взялся-то воеводствовать? — поднял глаза, чтобы взглянуть в лицо сыну, Бродич. — Не по тебе рать водить, ратоборство-вать?!! Не по тебе сей тяжкий груз? Ведь таких потерь отродясь еще не бывало!

— Может быть, отец, — не стал возражать и опровергать отцовы слова Ярун, — только пали в тех жарких сечах не одни куряне. Много русичей полегло, сложив свои буйны головушки в степях Голуни, в до-линах Псела и Днепра. Слишком коварен и жесток враг достался на на-шу долю. Да и не я сам на воеводство встал — вече выбрало. — Послыша-лись оправдательные нотки в голосе воеводы за время властвования над ратниками отвыкшего от подобных расспросов. — Впрочем, что теперь о том баять… Павших в битвах все равно не вернешь!

— И как же будешь в глаза вдовам и сиротам смотреть, сын мой? — После продолжительной паузы спросил сына Бродич, стараясь не толь-ко услышать ответ, но и заглянуть в душу сурового воина.

— Со скорбью, отец. С великой скорбью. Но взгляда не спрячу, не отведу: не в чем меня упрекнуть, нет за мной вины. Всех берег, как мог… Могло пасть еще больше, клянусь Перуном. Выжившие вои в том не дадут солгать. В первых рядах куряне наши стояли, в челе рати. Пер-выми на себе весь напор вражеский приняли! И те, что в бронях и коль-чугах были, и те, что в одних волчьих шкурах-душугреях да портах су-конных… Но не дрогнули, не дали слабины. Пали, но не попятились, честь и хвала им! Честь и хвала! — еще раз повторил воевода с жаром в глазах, и старый охотник Бродич понял, что сын вновь и вновь явствен-но видит перед глазами своими и ратников, и битву… и вновь все пере-живает, как там, на далеком поле.

— И что сын собирается делать дальше? — тише прежнего спросил Бродич.

— Буду держать слово-ответ перед вечем и князем, — не понял всю глубину вопроса Ярун.

— Так то — само собой, — пришел на помощь отец. — Я иное имел, более важное что ли…

— Дальше… — на мгновение задумался, нахмурив брови воевода. — Дальше надо новую дружину собирать, новых ратников готовить. Еще долго не будет мирного времени на Русской Земле, отче. По павшим страву учиним и новых воев готовить почнем. Без ратников никак нель-зя — ведь Русь и град наш кто-то же должен защищать и оберегать!

— Это хорошо, сын, что о Руси думу-тугу имеешь, — как бы согла-шаясь со словами сына-воеводы, молвил сурово Бродич. — И воев бабы наши снова нарожают — северские бабы еще никогда бесплодьем не му-чились — однако простых людей жалеть надо больше… жалеть и беречь. На них, на простых оратаях и воях, почитай, Русь держится… Я век прожил и не раз уже замечал, как чуток возвысится от земли человек, так уж на тех, кто его на вече возвысил и не смотрит, и не видит! А если и смотрит, то свысока… Не уподобляйся таким, сын мой.

— Отец! — начал было Ярун, невольно приподняв голос от столь обидных слов родителя.

— Что — отец.? — насупился Бродич. — Отец твой жизнь повидал. Да, повидал…

Замолк старый охотник. Перестал пенять сыну-воеводе. Задумался. Возможно, себя видел на поле той грозной сечи, возможно, печалился о том, что не он, старый, попал на ту рать, а его дети и внуки. Старому все равно помирать. В бою же смерть — подарок. Эх, не стало мочи в одрях-левшем теле, а то бы спас он чью-то юную жизнь! Пусть не сына едино-кровного, но какого-нибудь соплеменника-северянина обязательно.

— Говоришь, силен ворог? — нарушил молчание Бродич.

— Силен и многочислен. А еще лют в сече…

— До нашего града не дотянется вражья рука, ежели что? Устоит ли град?

— Не должна. Ведь дали укорот… И крепость вы, отцы наши, из-рядно сработали. Не по всяким зубам она…

— Что ж, спасибо и на том, воевода-сын, теперь и пред очи Сварога можно предстать хоть с каким-то упокоением… не все же с одной скор-бью к нему в палаты небесные идти. А вы храните Русь! Слишком мно-гой кровью за свободу ее заплачено. В том числе и кровью братьев тво-их и сынов. Так что храни Русь.

— Не рано ли, отец о встрече с богами мыслишь? — Очередной бо-лью резануло сердце Яруна. — Ведь еще не стар поди…

— Не рано. В самую пору. Верно, мать? — как бы посоветовался Бродич со своей верной Купавой.

Молча кивнула седой головой мать, соглашаясь с мужем. Черной тенью была при этом тяжелом для всех разговоре мать, черной тенью осталась. Ни слова, ни полслова, ни единого упрека за гибель сыновей и внуков. Только блеклые губы скорбно поджимала, чтобы не тряслись, не дрожали, не выдавали материнской боли и скорби. И от молчания матери сердце Яруна еще больше готово было разорваться в груди.