Олег Суворов - Орден Казановы

— Вы что, дьявола увидели? — не вытерпел Кутайсов, трогая его за рукав.

— О нет, — с глубоким вздохом отвечал Винокуров, — не дьявола, но не менее страшного по своей сути человека. Пятнадцать лет назад он чуть было не застрелил меня из ревности к той девушке, которой давно уже нет на свете...

Достигнув той, не слишком-то весёлой поры жизни, когда вместо пожеланий счастья окружающие всё чаще начинают желать здоровья, Макар Александрович Гурский не без удивления обнаружил весьма существенные изменения в собственном характере. Тридцать лет назад, которые теперь и не вспоминались без тяжёлого философическою вздоха, в его характере сочетались две крайности — педантизм, необходимый истинному сыщику, и бесшабашность, без которой не бывает настоящей русской натуры. Ныне на смену этим крайностям пришли другие, не менее трудно сочетаемые — это цинизм и жизнелюбие.

Привыкнув постоянно иметь дело с худшими или безумными проявлениями человеческой натуры, старый следователь не только не сделался пессимистом, но, напротив, полюбил жизнь, как сказал поэт, «странною любовью». Если раньше она представлялась ему, бывшему тогда эпикурейцем, источником чувственных и умственных наслаждений, то теперь он видел в ней неиссякаемую кладовую самых удивительных явлений, меняющих всё вокруг и постоянно заставляющих меняться самому. И это заставляло его с энтузиазмом первооткрывателя браться за расследование всех новых и новых дел.

Поиски пропавшего учёного Макар Александрович начал с элементарных логических рассуждений. Как сделать так, чтобы человек добровольно поехал в указанное ему место, и его бы не пришлось похищать, насильно запихивая в пролётку и привлекая внимание прохожих? Надо сообщить ему нечто важное, причём это должно быть сообщение либо от близкого человека, либо о близком человеке! Следовательно, первым делом следует выяснить — кто и откуда звонил в ресторан «Флоренция» в день похищении Филиппа Игоревичи Богомилова?

И Гурский отправился на центральную телефонную станцию, где сразу же обнаружил смену телефонисток, дежуривших в роковой для молодого биолога день. Одна из них действительно вспомнила взволнованный женский голос, просивший соединить с данным рестораном, но, откуда поступил заказ, барышня сообщить не смогла.

Впрочем, Макар Александрович не особенно расстроился, поскольку отнюдь не рассчитывал на столь лёгкое завершение едва начавшихся поисков. В любом случае начало было положено — Богомилову звонила женщина. Вряд ли это сделала его молодая жена, однако ввиду того, что знакомство с ней было абсолютно неизбежно, следователь поехал на Вознесенский проспект, где находился большой дом семейства Рогожиных. Дверь ему открыл немолодой, но весьма шустрый швейцар, значительно уступавший в представительности охраняемому им особняку, выстроенному не менее полувека лет назад. Тогда в столице, избавившейся наконец от рабства империи, стали активно поселяться быстро разбогатевшие представители «третьего сословия».

— Я из сыскной полиции, — коротко представился Гурский. — Младшая из сестёр дома?

— Обе дома-с, — угодливо отвечал швейцар. — Но у Ольги Семёновны сейчас гости-с.

Макар Александрович уже знал, что женой пропавшего учёного была младшая из сестёр Рогожиных — Елена, поэтому невозмутимо пожал плечами, подумав про себя о странном нарушении старинной традиции — выдавать младшую дочь замуж только после старшей. Впрочем, после смерти отца сестры остались совсем одни — их знаменитый дядя Парфён Семёнович умер ещё в молодом возрасте на каторге, — так что с недавних пор могли распоряжаться своею судьбой самостоятельно.

«Что они, судя по всему, и делают, причём весьма весело!» — отметил про себя Гурский, поднимаясь по лестнице и прислушиваясь к гитарному перезвону, доносившемуся из зала на втором этаже. Следователя никто не сопровождал, поскольку швейцару так и не удалось дозваться ни одной из горничных, что вызвало сердитый вздох старика: «Совсем распустились после смерти хозяина, упокой Господи его душу! —

неожиданно запел красивый баритон, принадлежавший молодому человеку явно не старше тридцати лет.

— Это ещё что такое? — невольно замедляя шаги, успел пробормотать Гурский, прежде чем невидимый солист начал второй куплет: