Дарья Иволгина: Новгородская ведьма

Дом у близнецов в Новгороде красивый, исправный, и расположен хорошо, недалеко от Волхова. А Волхов — река удивительная, летом иногда почти фиолетовая, как будто особенное небо в нем отражается, новгородское. Строптиво новгородское небо, шальные головы покрывает будто куполом. Сколько было бунтов и ересей на русском Севере — все зарождались здесь. Отчего такое? От близости ли моря, от волховского своенравия, а может — от странного люда, что исстари гнездится на болотах? Не варяги же это своемыслие завезли! Варяги — люди как раз степенные, к изобретательству не склонные, более прямолинейные. Новгородский люд не таков. На бунт, расправу и покаяние скор, на выдумки и фантазии весьма горазд.

Возвращались в Новгород, в гнездо близнецов Флора и Лавра, в странном настроении. Наташа Фирсова — по ролевому прозванию Гвэрлум — молчала, таилась. Любовь любовью; однако с Флором готова она была и расстаться, лишь бы вернуться в свое время, в родимую квартирку, к родимому филологическому факультету и поездкам в лес на ролевые игры. Страдая, вспоминать оставленное в ином времени (а может, в ином измерении?) счастье — к этому она была готова. А вот задержаться в этом самом чужом времени, хоть бы и рядом с любовью, — это казалось ей невыносимо.

На всем пути обратно в Новгород она поглядывала на своих «товарищей по несчастью», Вадика Вершкова и Сергея Харузина, «названного брата» по имени Эльвэнильдо. Эти не то хорошо скрывали свои чувства, не то действительно были не прочь подзадержаться в средневековье. Вот так дела! Вроде бы и срок прошел совсем небольшой, а ребята здорово изменились.

Вадим перестал на Харузина коситься недобрым взглядом. Вадиму Наташа нравилась. Не так, чтобы пожениться и там дальше влачить совместную лямку по воспитанию детей и преодолению жизненных трудностей, «пока смерть не разлучит нас», нет. Но все-таки он к ней был неравнодушен.

А она морочила ему голову — не без удовольствия, прямо скажем. Рассказывала о великих различиях и пропастях, что лежат между простыми смертными и эльфами. Особенно — черными эльфами (а Наташа причисляла себя именно к этой проклятой породе). Вадим слушал, вздыхал и немножко страдал — насколько вообще способен страдать рослый белокурый молодой человек с отменным здоровьем и изумительно славянской наружностью («слеза славянофила», дразнила его Наташа). Естественно, Сережа Харузин, лесной эльф Эльвэнильдо, давний приятель Наташи по ролевым играм, свой брат-эльф, «побратим», раздражал Вадима. Харузин был Наташе близок духовно, и она никогда не упускала случая подчеркнуть эту близость. Ей нравилось напряжение, которое возникало между обоими молодыми людьми, каждый из которых был ей по-своему нужен.

И вот все переменилось. Вершков нашел с Эльвэнильдо общий язык. Даже как будто уважать его начал. Эльвэнильдо явил себя почти героем. Правда, он никого не смог убить — не та закалка, но вдруг обнаружилось, что лесной эльф при всей его трусоватости способен на самопожертвование ради товарища. Ого-го! Тут уж все растерялись, и Харузин, похоже — первый. А Вадим сразу отдал ему должное и вот теперь они оба — не разлей вода. А она, Наташа, как будто побоку. Мужская дружба, фронтовое братство, то, се… где уж им обращать внимание на слабый пол!

Это ей не нравилось. Хотя видов Гвэрлум ни на одного, ни на другого не имела. А вот неприятно — и все тут!

Свои эмоции на сей счет Наталья вынуждена была держать строго про себя. Потому что свет-душа Флорушка не должен был о них даже догадываться. Для Флора она — ясная ягодка, светлый рында, девушка в одежде мальчика-пажа, платоническая возлюбленная с чистой душой. Пусть так и остается.

Но все же она позволила себе оставаться грустной и чуть-чуть мучить этим Флора. Пусть хотя бы погадает — отчего она погрузилась в печаль.

Харузин работал над собой — учился себя уважать. Он давно знал себе цену. Знал, что боится таких вещей, каких юноша его лет не должен, по идее, бояться. Знал за собой и наклонность к беспробудной лени, и стремление занять горизонтальное положение, лучше всего на диване, при закрытых дверях собственной комнаты. В вылазках на природу Харузин больше всего ценил то мгновение, когда возвращался домой и мог наконец забраться в горячую ванну с шампунем.