Александр Усовский - Парашюты над Вислой

Так, всё, десять моих минут истекли. Костенко или Некрасова? Или Строганова? На златом крыльце сидели, царь, царевич, король, королевич… Ладно, пусть будет Некрасов.

— Ефрейтор Некрасов, подъём! Витя, вставай, не вынуждай к репрессиям!

Снайпер открыл глаза, непонимающе огляделся, посмотрел на Савушкина — и выдохнул.

— Есть вставать, товарищ капитан. Поначалу не понял, где мы…

— Этого и я пока не понимаю… Давай, заступай в караул. Десять минут, потом буди радиста.

Ну всё, теперь можно и поспать. А то, что сорок минут всего — так то пустяки, можно и за сорок минут выспаться, дело знакомое…

И Савушкин мгновенно погрузился в сон.

— Товарищ капитан! — осторожное потряхивание плеча вернуло Савушкина в реальность. Строганов, опять деликатничает… Ого! Шестой час утра — это по Москве, по Варшаве — вообще четвертый — а уже всё видать вокруг. Однако быстро тут светает, почти как в Белоруссии, он думал, что будет позже… Ладно, встаём!

Капитан поднялся, отряхнул мундир и бриджи, поправил кобуру. Разведчики уже были на ногах, торопливо оправляясь от недолгого сна.

— Так, разведка. Идём до точки росы, дирекция — юго-юго-восток. Потом разбиваем бивуак, ждём сеанса, докладываем, что все живы-здоровы, я ставлю вам боевую задачу — и продолжаем движение по песку и сухому подлеску. На росе следа не оставлять! Строганов, когда сеанс?

— Семь тридцать — семь сорок пять по Москве. В этом интервале.

Савушкин глянул на часы.

— Так, сейчас быстро завтракаем, хороним банки — и марш-марш! Сегодня у нас важный день!

Костенко достал из грузового мешка пять банок колбасного фарша, сухари, большую баклагу с водой. Разведчики живо разобрали консервы, аккуратно и не торопясь — потому что в этом деле поспешишь — и людей насмешишь, и пальцы порежешь — вскрыли их своими ножами и с помощью ложек, активно помогая сухарями, бодро принялись завтракать.

Савушкин открыл свою банку специально припасенным немецким консервным ножом, взятым в качестве трофея у немецкого диверсанта ещё под Смоленском. Фарш оказался таким же, как в красногорском госпитале — розовым, остро-сладко пахнущим не нашими специями, но главное — вполне сытным и годным к употреблению. А с сухарями — так и вообще деликатесом! Савушкин вспомнил, как в Сталинграде остатки их армейского разведбата, брошенного на подкрепление совсем уж изнемогшей от непрерывных боёв пехоты Родимцеваодимцева Роди, три дня подряд питались сухим гороховым концентратом, сбрасываемом в мешках без парашютов работягами У-2 по ночам — запивая его сырой волжской водой. Развести огонь и сварить суп тогда тоже не было никакой возможности. Сейчас-то всяко повеселей…

Быстро закопав пустые банки, разведчики двинулись в путь прежним порядком — четверо несли грузовые мешки, один, постоянно меняясь — шел дозором метрах в десяти впереди. Идти утренним лесом было не в пример легче, чем ночью, даже дышалось легче — впрочем, тут причина была иной: густой хвойный лес с преобладанием ели сменился смешанным, в котором дубы, буки и грабы вперемешку с зарослями орешника изрядно прибавили живости окружающему ландшафту. Один раз Савушкину показалось, что позади группы мелькнули какие-то тени — но, как он ни всматривался в глубь леса, так ничего и не увидел. Волки? Ничего страшного, сейчас лето, волки на людей не кидаются… Или не волки? Ладно, чего там гадать, все равно ничего не увидел… Сейчас главное — как можно дальше уйти от места выброски!

К пяти утра, впрочем, марш пришлось остановить — на лесные травы легла роса.

— Всё, привал! — скомандовал Савушкин. И добавил: — Сейчас займёмся изучением нашей службы у немцев. — С этими словами он достал из планшета листок бумаги с данными четвертой авиаполевой дивизии люфтваффе, полученный у майора Дементьева. Разведчики уселись на мешки и приготовились слушать.

— Слушаем и продолжаем внимательно осматриваться вокруг. Разобраться по секторам! — после чего продолжил: — Первое. Документы у вас на немецкие имена и фамилии. Костенко, ты — обер-фельдфебель Вильгельм Граббе, Володя, ты — обер-лейтенант Отто Вайсмюллер, Некрасов — ефрейтор Йоганн Шульц, Строганов — унтер-фельдфебель Штефан Козицки, по ходу, из онемеченных познаньских поляков. Но это не важно. По-немецки вы говорите плохо, потому что являетесь фольксдойчами с Познаньщины… Или лучше из-под Мемеля. Литовский тут в любом случае никто не знает. Ну и я — гауптман Эрнст Вейдлинг, коренной берлинец, так что прошу с этого момента это учитывать. Отныне и до окончания операции вы — не вы, а чины люфтваффе; немцы из вас, правда, весьма условные, но, как граждане Рейха, вы были призваны в ряды вооруженных сил. Сейчас это у немцев сплошь и рядом. Ну вы сами помните ту группу сапёров, что мы захватили под Смолевичами — по-немецки там вообще никто правильно не говорил…