Чуфо Йоренс - Я подарю тебе землю

С этими словами взбешённый юнец покинул комнату.

И тут голос Берната Монкузи, советника по торговле, разрядил напряженную обстановку.

— Не обращайте внимания, сеньор. Пусть петушок распускает перья, не стоит придавать большого значения его словам.

Хитрец Монкузи, несомненно, пытался таким способом дать понять, будто ломает копья за наследника; он не сомневался, что его слова дойдут до его ушей, и со временем советник сможет надеяться на его покровительство.

Выбрав капитанов, которым предстояло сопровождать его в вылазке, Рамон Беренгер во главе отряда выступил навстречу Абенамару, тот находился уже почти у стен города, намереваясь освободить ар-Рашида, первенца Аль-Мутамида Севильского, заплатив при этом как можно меньшую сумму.

Крепостные стены были заполнены народом; из просветов между зубцами выглядывали устрашающие дальнобойные луки защитников. На открытых площадках башен стояли онагры [30] Разновидность катапульты небольшого размера, которая использовалась ещё со времён античности. , заряженные мелкими камнями, и грозные катапульты, их ковши, приводимые в действие при помощи тросов из лошадиных жил, были наполнены кипящим пальмовым маслом. С высоты городских сил защитникам открывался прекрасный вид на войско противника — более пятисот всадников на превосходных арабских скакунах.

Ворота Бисбе открылись, и отряд кавалерии во главе с графом Рамоном Беренгером выехал из города и выстроился возле его стен. Знаменосец размахивал красно-желтым графским штандартом с изображением святой Эулалии.

При виде каталонского отряда от сарацинского войска отделились шесть всадников, двое из них также размахивали знаменами. Одно — зеленое, цвета города Севильи, с надписью «Аллах велик»; другое — белое, что свидетельствовало о мирных намерениях противника. Мавританское посольство остановилось в полулиге от каталонцев, ожидая, пока они пришлют своих представителей.

Рамон Беренгер повернулся к капитанам.

— Откровенно говоря, я боялся худшего, — признался он. — Но, судя по всему, мавры и впрямь привезли ту сумму, которую задолжали за провал мурсийской кампании. Ну что ж, давайте с ним встретимся!

Граф двинулся навстречу маврам во главе шестерых своих товарищей, среди которых были Бернат Монкузи, под чьей грузной тушей прогибался хребет несчастного коня, а также Педро Рамон, желавший отличиться и восстановить свое доброе имя после того унижения, которому подверг его отец в зале совета.

Обе делегации остановились друг против друга на половине дороги. На сей раз беседа не была столь цветистой, как во время предыдущей встречи. Абенамар, как представитель севильского посольства, начал заговорилпервым.

— Уважаемый сеньор, граф Барселонский! Я прибыл сюда от имени моего короля и друга Аль-Мутамида Севильского, чтобы освободить его первенца, которого вы удерживаете у себя против его воли, требуя слишком огромную сумму.

Граф, опытный дипломат, привыкший сохранять хрупкое равновесие между враждующими каталонскими графствами, собирался ответить спокойно и прямо, чтобы не провоцировать мавра, поскольку понимал, что в его интересах решить дело миром, получив выкуп и избежав ненужной войны. Однако, не успел он ответить, как у него за спиной раздался гневный голос сына.

— Я не понимаю, отец, как вы можете настолько не уважать собственных подданных, что церемонитесь с этим мавром? Будь моя воля, я бы затравил его собаками, а потом вздернул бы на его же собственном поясе.

Абенамар, на чьем лице не дрогнул ни единый мускул, молча ждал ответа графа.

— Педро Рамон! — повысил голос граф. — Вы много чего не понимаете, и прежде всего — как должен вести себя хороший правитель. Когда два дипломата беседуют под белым флагом, священным символом мира, все должны относиться к этому символу с уважением и никто не имеет права встревать между ними.

— О каком уважении вы говорите? К этому мавру, который сначала предал вас, а теперь имеет наглость обвинять в нарушении договора?

— Довольно! А теперь попрошу вас удалиться. Вы недостойны принимать участие в этом посольстве.

Педро Рамон с перекошенным от злости лицом яростно сплюнул, развернулся и безжалостно хлестнул коня, срывая на нем досаду.

Граф вновь повернулся к собеседнику.

— Прошу простить моего сына. Вы ведь знаете его несдержанность.

— Все мы когда-то страдали этой болезнью — неразлучной спутницей молодости, которую способно вылечить одно лишь время. Но давайте вернемся к делам. Итак, вы готовы произвести обмен заложниками?