Мы, друзья Нерона, искренне желавшие ему добра, в один из дней собрались на серьезное совещание в Палатинском дворце. Тигеллин был самым старшим и самым непреклонным из нас, и мы полностью положились на него, хотя он нам и не нравился. Он первым взял слово и принялся настойчиво убеждать Нерона:
— Здесь в городе я ручаюсь за порядок, спокойствие и твою безопасность. Но в Массалии находится в изгнании Фаусто Сулла, поддерживаемый Антонией. Он нищ и от унижений поседел раньше времени.
Тигеллин замолчал, а потом продолжил:
— Я узнал, что Сулла вступил в тайные сношения со знатью Галлии, которая высоко чтит Антонию из-за ее знаменитого имени и того, что она — дочь Клавдия. Да и наши легионы в Германии стоят так недалеко от Массалии, что одно лишь пребывание там Суллы представляет угрозу государству и всеобщему благоденствию.
Нерон кивнул и нерешительно сказал:
— Не понимаю, почему многие так не любят Поппею. Сейчас она ждет ребенка, и ей нужно избегать любых волнений.
Тигеллин продолжал:
— Но опаснее всех для тебя Плавт [10]. Напрасно его изгнали в Азию, где все еще неспокойно. Отец его матери был одним из Друзов. Хотел бы я взглянуть на того человека, который даст руку на отсечение, что Корбулон [11]и его легионы не изменят! Мне доподлинно известно, что сенатор Луций Антистий, тесть Корбулона, отправил одного из своих отпущенников к Плавту с советом не упускать удобный случай. Кроме того, он очень богат, а богатый честолюбец зачастую опаснее бедняка… Я перебил его:
— О делах в Азии я осведомлен не хуже твоего, и мне говорили, что Плавт общается только с философами. Например, за ним добровольно последовал в изгнание этруск Музоний [12], близкий друг всемирно известного Аполлония из Тианы [13].
Тигеллин торжественно хлопнул в ладоши и воскликнул:
— Вот видишь! Да ведь философы — отвратительные советчики, ибо они часто нашептывают неискушенным юношам бесстыдные идеи о свободе и тирании.
— Да кто посмеет утверждать, будто я тиран?! — сказал глубоко уязвленный Нерон. — Я дал народу больше свободы, чем любой другой римский правитель, и я же смиренно и покорно обсуждаю все свои предложения с сенатом.
Мы наперебой принялись уверять его, что он и вправду самый мягкий и самый великодушный из всех императоров, но отныне, добавили мы, Риму может грозить гражданская война, а ведь на свете нет ничего важнее блага государства.
В это мгновение в зал вихрем ворвалась Поппея — полуодетая, растрепанная и заплаканная. Она упала перед Нероном на колени и воскликнула:
— Не о себе я беспокоюсь и даже не о нашем еще не родившемся ребенке. Речь идет о твоей жизни, Нерон! Прислушайся к Тигеллину! Он знает, что говорит.
Вслед за Поппеей вбежал возбужденный врач.
— Поппея потеряет ребенка, если не успокоится, — объявил он и попытался мягко, но настойчиво поднять ее с колен.
— Как я могу успокоиться? Ведь эта ужасная баба сидит сейчас на Пандатерии и строит всяческие козни! — причитала Поппея. — Она осквернила твое ложе, она занимается чародейством и вдобавок пыталась отравить меня. Я так боюсь, что меня тошнит.
Тигеллин веско произнес:
— Кто однажды избрал свой путь, не должен оглядываться назад. Если тебе не дорога собственная жизнь, подумай хотя бы о нас, Нерон. Ты нерешителен и подставляешь нас под удар. Кого мятежники станут в первую очередь убирать с дороги? Да нас, твоих друзей, тех, кто хочет тебе блага, а не Сенеку какого-нибудь, радеющего только о личной выгоде! Даже боги покоряются неизбежному, о цезарь!
Глаза Нерона стали влажными, и он обратился к нам со следующими словами:
— Будьте все свидетелями, что это — самый тяжелый час моей жизни. Итак, я повелеваю умолкнуть своим чувствам и подчиняюсь политической необходимости.
Жесткие черты лица Тигеллина разгладились, и он торжественно вскинул руку в приветствии:
— Вот это решение подлинного властителя, Нерон! Верные тебе преторианцы уже на пути в Массалию. Желая покончить с вооруженным восстанием, я отправил в Азию целую когорту. Сердце мое болит и ноет, когда я думаю, что твои завистники могли бы свергнуть тебя и погубить отчизну.
Вместо того, чтобы возмутиться подобным самоуправством, Нерон облегченно вздохнул и похвалил Тигеллина, назвав его своим истинным другом. Затем он рассеянно спросил, как долго идет до Пандатерии быстроходная трирема.
Всего лишь несколько дней спустя Поппея Сабина, сделав загадочное лицо, сказала мне:
Читать дальше