Пьер Вебер - Фанфан-Тюльпан

Управляющий запротестовал:

— Напротив, разве господин маркиз не был для графа Робера образцом доброты и снисходительности?

— Для Робера — да, — пробормотал маркиз и добавил: — а вот для второго…

При этих словах Тарднуа невольно вздрогнул. Речь шла о глубокой и тайной драме, одной из многих, в которых управляющий был соучастником, и о которой маркиз с раскаянием вспомнил в свой последний час.

Некогда маркиз Д'Орильи в самом деле был чрезвычайно галантным и любвеобильным сеньором. Его внешность и манеры даже больше, чем огромное богатство, приносили ему множество любовных побед. Он беспечно переходил от светских дам к оперным певичкам, от скромных буржуазок к очаровательным субреткам. Однажды, живя в своем замке От-Мениль, находящемся в трех милях от Фикефлёра, он соблазнил необыкновенно красивую девушку-крестьянку, которая была для него не более чем минутной прихотью, как и все остальные. Родив ребенка от этого греховного отца, бедная женщина не осмелилась встретиться лицом к лицу с тем, кто ее так жестоко покинул, и, оставив ночью корзинку с новорожденным у ворот замка, бросилась в ближайший пруд.

Боясь скандала, Д'Орильи не решился принять незаконного ребенка. Он поручил Тарднуа поместить его у честных людей, которые за солидную плату согласились бы его вырастить, и назначил ему наследство.

Но управляющий, отъявленный и бессовестный мошенник, горя желанием присвоить себе и регулярное содержание младенца, и несколько тысяч ливров, которые должен был получить ребенок в наследство, отнес его за несколько лье от того места, где должен был его оставить, и подбросил в селе Фикефлёр, положив корзинку в саду, окружавшем хижину двух бедных стариков, на клумбу тюльпанов.

С того часа беззаботный маркиз, уверенный, со слов своего управляющего, что злополучное дитя воспитывается у хороших людей и живет счастливо, о нем больше никогда не вспоминал.

И вот теперь, перед лицом вечности, горюя об отсутствии рядом с ним законного сына, бесчинства которого причиняли ему столько огорчений и тревог, маркиз Д'Орильи, который уже задолго до этого совсем остепенился, почувствовал раскаяние и понял, насколько недостойно было его поведение в молодые годы.

Страдая от угрызений совести, маркиз, собрав последние силы, воскликнул тоном, настолько резким и повелительным, что плут-управляющий задрожал:

— Немедленно найди его, Тарднуа, я хочу попросить у него прощения. Ступай сейчас же! Я хочу иметь хоть одного сына, который закрыл бы мне глаза!

Ослабев от усилия, маркиз, мертвенно бледный, снова упал на подушки. Тарднуа с беспокойством наклонился над ним. Губы управляющего искривились в торжествующей улыбке.

«Ну, теперь я спокоен, — сказал он себе, — это — конец! Он больше не придет в себя! Фанфан-Тюльпан никогда не узнает, кто его отец!»

В то время как маркиз Д'Орильи доживал последние минуты, его сын, граф Робер Д'Орильи, вот уже двое суток как не появлялся в своем нарядном особняке на улице Кур-де-ля-Рэн, так как играл в карты в гостинице «Трансильвания». И играл неудачно.

Этот знаменитый игорный дом, незабываемое описание которого оставил нам аббат Прево в своем бессмертном романе «Манон Леско», в то время имел громкую славу лучшего увеселительного заведения в Париже и, даже более, во всем свете.

Там происходили свидания богатых и праздных жизнелюбов из высшего света, генеральных откупщиков, разбогатевших на спекуляциях миллионеров, родовитых дворян, изо всех сил старавшихся разбазарить заранее наследство родителей, известных актрис, модных куртизанок. Там назначались встречи всех со всеми.

В огромных залах с позолоченной обивкой стен, не менее просторных и пышных, чем в Версале, непрерывно дефилировала живописная вереница разряженных кавалеров, соблазнительно декольтированных молодых женщин, сверкающих драгоценностями, толкающих друг друга локтями в разгоряченной атмосфере, напоенной опьяняющими ароматами духов, под звуки музыки, то стремительно увлекающие, то сладострастные.

Это был притон, игорный дом, танцевальный зал и ресторан одновременно. Там танцевали, ужинали, флиртовали и, главным образом, играли в карты. «Фараон» царил на зеленом сукне столов. Состояния гибли в мгновение ока под пляшущую музыку менуэтов и томные мелодии паваны.

В тот вечер игра была в разгаре. Толпа игроков с лихорадочно блестящими глазами и искаженными лицами окружала игорные столы. Плечи присутствующих нервно вздрагивали при каждом объявлении крупье. Это был настоящий поток золота, переливавшийся из одних рук в другие и сгребаемый лопаточкой банкометов, которые сидели за своими столами с видом, не менее важным, чем магистрат на трибунах во время заседаний.