Пьер Вебер - Фанфан-Тюльпан

— Да ну, не обращай внимания на то, что плетет этот старый дурак-пономарь, — говорили они, — ты ведь знаешь, здесь все тебя любят и уважают!

Но Фанфан, не помня себя, повторял:

— Нет, нет, оставьте меня! Оставьте меня в покое!

Он вырвался из тесного круга друзей и, закрыв руками уши, чтобы не слышать уговоров, бросился опрометью через площадь, выскочил на большую улицу и бежал, как безумный, пока не задохнулся и силы не оставили его. Тогда, упав на поросший травой холмик, он разрыдался.

В отчаяньи он произнес вслух то, что было предметом его давнего и безмолвного страдания:

— Ах, отец, отец! Кто же ты? Зачем ты так поступил со мной?

Уже не в первый раз Фанфан задавался этим мучительным вопросом. Но никогда еще он не был так больно ранен, как в этот день, никогда так остро не чувствовал унижения и горя из-за тайны своего рождения.

Он знал о себе только то, что был найден однажды весенним утром в Фикефлёр добрыми и бездетными людьми, папашей и мамашей Клопен, в глубине их садика на клумбе тюльпанов. Старики стояли в полном изумлении перед новорожденным младенцем, завернутым в пеленки, на которых не было никакого опознавательного знака.

Папаша Клопен умилился, увидев, что бедный малыш спит на земле среди тюльпанов так сладко, словно он находится в мягкой колыбельке, и сказал жене:

— Ну чем он виноват, этот ребеночек? Давай оставим его у себя!

— Ну, конечно, оставим! — сказала добрая мамаша Клопен. — У нас ведь нет детей! Он упал к нам с неба. Лучше поздно, чем никогда!

— Правильно, жена! — вскричал папаша Клопен. — Мы его усыновим и назовем Фанфан-Тюльпан!

Иисус родился в декабрьскую ночь в пещере, рядом с волом и ослом. Фанфан появился на свет среди цветов в нежном тепле апреля. Добрые старики вырастили приемного сына в соответствии со своими скромными средствами; но они были уже очень стары, и, когда мальчик достиг десятилетнего возраста, он снова оказался один на свете, так как папаша и мамаша Клопен покоились в земле на деревенском кладбище под сенью старой колокольни.

Мальчика взяли к себе фермеры. Он уже был крепким и выносливым мальчуганом. Он привык к тяжелым полевым работам. Сначала Фанфан был подручным, потом — батраком и вырос в отличного работника, которого не пугало никакое, даже самое трудное дело. Он ложился поздно, вставал рано и всегда был весел, все вокруг были его друзьями, и никто никогда его не попрекнул темным происхождением. И надо же было, чтобы именно отец той, кого он любил, бросил ему в лицо этот несправедливый упрек, грубо и жестоко оскорбив его, и тем навсегда погубил сладостную надежду на то, что он когда-нибудь женится на своей дорогой Перетте!

Сердце Фанфана было разбито, и он, закрыв лицо руками, рыдал, как ребенок, пока не почувствовал, как чья-то рука легла ему на плечо и чей-то голос, грубоватый и добрый одновременно, произнес:

— Черт побери! Ну, ну, паренек, перестань! Разве мужчина может вот так реветь, как маленький? Это годится для мальчишек, которых бранят за то, что они воровали яблоки! У тебя беда. Я знаю, в чем дело. Но ничего, держись! Я помогу тебе пережить горе, не будь мое имя Полидор по крещению, фамилия Кошерель по отцу и прозвище Бравый Вояка — по войне.

Фанфан вскочил и почтительно встал на вытяжку перед человеком, который так неожиданно оторвал его от горестных мыслей и теперь смотрел на него таким отечески-теплым взглядом.

Это был крупный и полный мужчина с орлиным носом и голубовато-серыми, как сталь, глазами. Его надвинутый на лоб белый парик, торчащие, как у кота, усы и выцветший, но чистый, с ярко начищенными пуговицами мундир придавали ему военный облик, резко выделяющийся в толпе. Он и был военным до мозга костей.

В пятнадцать лет он был принят в армию как сын полка и побывал всюду, где пахло порохом, где было что выпить и где можно было прославиться.

Бравый Вояка всю жизнь шел по земле, политой кровью и вздыбленной картечью. Раны прошлись по его коже как жестокие ласки, и на всем теле его хранились следы от поцелуев пушек. Каждая вмятина — память о походе, каждый шрам — о победе. К двадцати годам он получил чин сержанта, и, когда он уже вышел из возраста, в котором молодые солдаты стараются ускользнуть из армии, он остался в казарме и воевал по привычке. Его называли мастером клинка. Он был грозным фехтовальщиком, его приемы пользовались популярностью и были широко известны. Смотреть, как легко и красиво он побеждает в дуэли с самым опасным противником или учит фехтованию важных придворных, которые гордились тем, что прошли его школу, было поистине увлекательным зрелищем. В армии его знали все — драгуны Понт-Шарантена и Рояль де Полонь, кирасиры Аквитании, гренадеры — от самого незаметного рядового пехотинца до самого знаменитого капитана, — и все глубоко почитали его, называя «живой клинок». Война пощадила его жизнь, ревматизм отнял у него силы. Однажды он был вынужден, отрапортовав об отставке, навсегда покинуть казарму, унося с собой почетное оружие — две пожалованные ему за храбрость именные сабли. Он вернулся в родной Фикефлёр, где у него был клочок земли, и с тех пор жил там, возделывая сад. Единственной его радостью было теплыми летними вечерами учить молодых парней благородной игре — обращению со шпагой. Фанфан, который был в их числе, сразу же обратил на себя его внимание и внушил старику симпатию ловкостью, отвагой, — всей своей повадкой. Он быстро стал его любимым учеником и младшим другом. Поэтому Бравый Вояка, который видел издали грубую выходку папаши Магю, поспешил следом за бедным Фанфаном, хорошо понимая, насколько юноша в этот момент нуждался в утешении и поддержке.