Филип Пулман - Тень «Полярной звезды»

— Словом, все готово, можно открывать огонь? — сказала она.

— О да! Завтра утром мы проводим испытания на полигоне для гостя из России. Вы можете поехать со мной. Заверяю вас, ничего подобного вы никогда не видели. Я хочу показать вам систему труб, Салли, — вокруг этого отсека всего проложено семь километров труб! Стрелок сообщается с инженером с помощью сигнального телеграфа, контролирует схему огневых точек с помощью вот этих рычагов, видите? Вот это машина Жаккарда, она соединена с огневыми трубками, так называемыми паровыми ружьями, и инженер, выбрав схему по этой диаграмме, согласно инструкциям, полученным по телеграфу, может стрелять в любом из тридцати шести направлений. Салли, ничего подобного этому оружию не было со дня сотворения мира. Это самый прекрасный проект, созданный человеческим разумом…

Она на минуту остановилась, от жары кружилась голова.

— И боевые припасы подготовлены? — спросила она.

— Да. Все подготовлено. В любую минуту можно открыть огонь.

Он стоял торжествующий, положив руку на спинку вращающегося кресла, на том единственном кусочке пола, который оставался свободным в этом отсеке. Она стояла у входа в отсек, и вдруг великая холодная ясность охватила ее, ощущение свободы и облегчения. Это и был тот миг, ради которого она пришла сюда.

Она открыла сумку, вынула свой маленький бельгийский пистолет из тонкого клеенчатого пакета, в котором его хранила, и взвела курок.

Беллман услышал щелчок. Он перевел глаза на ее руку, потом снова взглянул на нее. Она смотрела ему прямо в лицо.

Лицо Фреда под дождем; его голые руки там, при свете свечи; его смеющиеся зеленые глаза…

— Вы убили Фредерика Гарланда, — сказала она, во второй раз за эту ночь.

Беллман открыл рот, но она подняла пистолет чуть выше и продолжала:

— И я любила его. Как вам пришло в голову, что вы можете заменить мне его? Сколько бы я ни жила, ничто на свете мне его не заменит. Он был храбрый и добрый, и он верил в людей, в добро, мистер Беллман; он понимал вещи, каких вам никогда не понять, — порядочность, демократизм, справедливость, честь. Все, что вы говорили мне в вашем кабинете, приводило меня в ужас, я почувствовала, что заболеваю, — мне померещилось на минуту, что вы правы… что все на свете, люди, мир таковы, как вы говорите. Но нет, вы не правы… вы заблуждаетесь. Вы можете быть сильным, и хитроумным, и влиятельным, вы можете считать, что правы в своих суждениях о том, как устроен мир, но вы заблуждаетесь, потому что вы понятия не имеете, что такое преданность, что такое любовь, вам никогда не понять таких людей, как Фредерик Гарланд…

Его глаза, устремленные на нее, пылали неистовой злобой, но она собрала последние силы и смотрела прямо ему в лицо и не отвела глаз.

— И совершенно неважно, как вы были могущественны, — продолжала она. — Неважно, что вы держали под контролем весь мир и строили школы, больницы и спортивные площадки, так как решили, что только это и нужно, и пусть бы все стали здоровыми и зажиточными и в каждом городе мира стояли бы ваши статуи — вы все равно заблуждаетесь, потому что мир, который вы хотите создать, основан на страхе, обмане, убийстве и лжи…

Он шагнул к ней, вскинул свой огромный кулак. Она не сдвинулась с места и подняла пистолет выше.

— Не шевелитесь! — Ее голос опять дрожал, и она левой рукой поддержала правую, чтобы тверже держать пистолет. — Я пришла сюда, чтобы получить деньги моего клиента. Я сказала вам, когда мы встретились в первый раз, что получу их, — и я их получила. Выйти за вас! Ха-ха-ха! Да как вы посмели помыслить, что стоите так много? На свете был только один человек, за которого бы я вышла замуж, и вы убили его. И я…

Она захлебнулась подступившим рыданием при мысли о Фредерике. Беллман стал смутным пятном за пеленой нахлынувших слез; она чувствовала Фредерика рядом с собой и прошептала: «Я все хорошо говорила, Фред? Я все сделала правильно? А теперь я иду к тебе, любовь моя…»

Она направила пистолет на стеллажи с патронами и спустила курок.

Когда раздался первый взрыв, Джим цеплялся одной рукой за ограду, его другая рука опиралась на плечо Макиннона. Они шли вдоль ограды, так как охранник не пожелал выйти из сторожки. Дождь хлестал по лицу, словно тысячи хворостин.

Сперва они услышали глухой удар, похожий на гром. Через секунду-другую последовал второй, более мощный взрыв; проливной дождь не позволял ничего разглядеть, но вдруг слева от них из-за покоробившейся створы железных ворот стоявшего в стороне от всех прочих здания вырвался мощный язык огня.