Андрей Серба - Ой, зибралыся орлы...

Вместе с дозорными Быстрицкий подполз к месту, где трава вокруг орудий была скошена ятаганами, образуя удобную для действий артиллеристов батарейную площадку. Пристально всмотревшись в пушки, он определил, что батарея состояла из трофейных австрийских трехфунтовых орудий, тех, что в русской армии именовались полковой артиллерией. Для перевозки таких пушек обычно выделялось шесть лошадей, в бою их обслуживали восемь человек. Чем неудача! Захватив батарею, отряд Быстрицкого без труда сможет обратить против турок их же орудия. Тем более что всякий бывалый сечевик мог управляться с пушкой не хуже заправского артиллериста. Удалось бы только завладеть батареей без лишнего шума!

Из травы, обступившей батарейную площадку, одновременно в нескольких местах появились фигуры с саблями в руках, стремительно метнулись к часовым. До ближайшего из них было с десяток шагов, до самого дальнего — втрое дальше. Кажется, пустяк, но разве много требуется времени, чтобы спустить курок уже готового к бою мушкета или пистолета? На батарее раздались два-три испуганных вскрика, шум борьбы, звон от ударов металла по металлу и — проклятие! — ружейный выстрел. Теперь счет времени пошел на секунды.

Быстрицкий в мгновение ока очутился на батарее, подскочил к орудию, возле которого хозяйничали запорожцы. Сунул за ненадобностью пистолеты обратно за пояс, налег плечом на пушечное колесо. От берега речушки доносились тревожные крики патрульных, из темноты слышался топот множества ног, над травой со всех сторон появлялись головы мирно спавших до сего момента янычар. Но и запорожцы не теряли времени даром: одно орудие уже было развернуто навстречу бегущей от речушки на батарею толпе турок, два других уставили жерла на устье, откуда по галечной отмели, насыпанной днем турками и татарами, легко могла атаковать казаков вражеская конница.

— Огонь!

Картечь разметала толпу турок в стороны, и Быстрицкий стал помогать запорожцам заносить лафет соседнего орудия. «Раз, два, три…» — считал он про себя. Быстрей, быстрей! «Четыре, пять, шесть…» Еще чуть-чуть левее — и можно хорошенько проредить свинцом ряды янычар, спешивших к батарее со стороны остроконечного мыса. «Семь, восемь, девять», — не забывал вести счет полковой писарь.

Пуля просвистела у самого виска, горячий воздух обжег кожу. «Десять!»

— Огонь!

Стучали по галечной отмели копыта, визжали и по-волчьи выли степные наездники, пуская на скаку стрелу за стрелой. «Раз, два, три…» Скорей к пушкам, что смотрят на отмель! «Четыре, пять, шесть…» Быстрицкий вырвал из рук запорожского пушкаря зажженный фитиль.

— Стрелять одним орудием!

«Семь, восемь, девять…» Передние ряды всадников вырвались с отмели на берег, начали разворачиваться в лаву. Эх, ударить бы по ним из обоих орудий сразу! Нельзя! Сидловский ждет от разведчиков условленного сигнала — трех одиночных пушечных выстрелов, сделанных с одинаковым незначительным интервалом между каждым. Только тогда, зная, что турецкая батарея в руках Быстрицкого, он атакует врага с реки. «Десять!»

— Огонь!

Грянулись наземь кони, полетели из седел всадники. Шум воды, журчавшей между установленными в устье камнями, заглушило ржание раненых лошадей, вопли оказавшихся под копытами людей. Однако большая часть татар уцелела, начала обходить батарею с тыла. Черт с ними! Чем больше их здесь, тем меньше там, где сейчас спешат к выходу в море чайки Сидловского!

Стрела прошелестела над головой, пуля ударила в плечо. Однако не было времени перевязывать рану: от берега приближалась новая густая толпа турок, по галечной отмели вновь стучали копыта татарских лошадей. Сдержать, во что бы то ни стало сдержать тех и других! Не допустить к батарее! Не дать времени развернуть орудия навстречу чайкам и встретить их огнем! Продержаться еще хоть несколько минут! Быстрицкий подскочил ко второму орудию, направленному на отмель, крикнул казаку, присевшему за колесом с фитилем в руке.

— Огонь!

Сноп картечи, врезавшейся в гущу заполнившей отмель конницы, заставил ее умчаться обратно в степь. Но отмель пустовала лишь миг. С противоположного берега на нее хлынул очередной вал всадников, одним махом вынесся в степь перед батареей. Быстрицкий подбежал к последним, не выстрелившим орудиям.

— Огонь!

Два одновременно прозвучавших выстрела слились в один, картечь, выпущенная в упор, отшвырнула от батареи янычар. Невдалеке на реке грянуло дружное «Слава!», заглушая этот клич, загремели казачьи пушки. Наконец! Несколько минут — и чайки будут рядом! Будут, если за это время турки не зарядят орудия и не встретят флотилию убийственным огнем в упор! Но не для того на батарее Быстрицкий и его разведчики, чтобы позволить туркам расстреливать боевых товарищей, даже если враги вновь станут хозяевами пушек. Полковой писарь рванул из-за пояса пистолеты, отскочил от орудия в траву, присел. Часть казаков, не успевших покинуть батарейную площадку, рубились с турками и татарами, однако большинство по примеру Быстрицкого скрылись в траве вокруг батареи. Схватка у пушек было недолгой — на одну запорожскую саблю приходился десяток вражеских, — и вот янычары замелькали между орудиями, стали разворачивать их стволами на реку. Быстрицкий прицелился, нажал курок — и турок, спешивший к пушке с ядром в руках, повалился на землю. Второй выстрел — и янычар, орудовавший в орудийном стволе банником, рухнул на лафет.