Владимир Зарвин - Иголка в стоге сена

А если бы Дмитрий и посватался к княжне, Корибут все равно бы ему отказал. Боярин Князю — не ровня, хотя нынешние Князья тоже из бояр когда-то вышли, а народ до сих пор всех знатных величает «князь-боярин».

Вельможный с вельможным роднится, — так издревле повелось. А жаль. Дмитрий — завидный жених, добрый воин и не расточитель. Одевается скромно, не то, что польские шляхтичи. Те, будто павлины, ходят друг перед дружкой, наряженные в шелка да бархат. Кафтаны золотом расшиты, пальцы перстнями унизаны. В богатстве наряда никто Королю не уступит!

В еде и питье боярин также умерен. Другие на привале по полмеха с вином в себя опрокинули, а он раз глотнул и больше к вину не притрагивался. Спокойный, сдержанный, рукам волю давать не будет.

В одном лишь права Эвелина: оспины да рубцы никого не красят. Да то невелика беда, ежели кто всерьез полюбит, и с таким лицом примет — подумалось Магде.

Сама она до беспамятства любила своего мужа, одноухого, посеченного в боях саблями Витольда. Не погибни он в той же войне, что и Вилько, по сей день жили бы душа в душу. Не на красе любовь держится, на чем-то ином…

…Пока она вспоминала свою жизнь с Витольдом и тот страшный день, когда его привезли в княжий замок бездыханным, Эвелина наслаждалась жизнью, гарцуя впереди сборного отряда на своей быстроногой, серебристой в яблоках кобылке.

Она во многом еще была ребенком, хотя повидала за свои пятнадцать лет немало горя и по-детски радовалась погожему дню, пушистому снегу, алмазной пылью взлетавшему из-под конских копыт, простору и чистоте большого, вечно юного мира.

Магде невольно взгрустнулось. Ее собственные дети умирали во младенчестве от разных хворей, и она всю свою нерастраченную материнскую любовь отдавала этой девочке: радовалась ее радостям, печалилась с ней, когда у княжны на душе было горе.

Вскоре им предстояло расстаться. Пятнадцать лет — тот возраст, когда девиц отдают замуж, и хотя у Эвелины пока что не было жениха, день, когда ее посватают, уже недалек. Найдется какой-нибудь высокородный польский шляхтич или литовский князь, желающий породниться с Корибутом, сыграют свадьбу, и Эвелину навсегда увезут от Магды в далекий, чужой замок, где у нее будут уже другие слуги…

«Господи, не оставь ее без участия на чужбине, — с грустью думала Магда, обращаясь к Богу, — пошли ей участь лучшую, чем та, что постигла ее мать, избави от страданий, выпавших на мою долю!»

«Бесшабашная девчонка! — с возмущением думал Дмитрий, глядя на княжну, вертевшуюся на своей кобылке перед самым храпом его рослого боевого коня, — что за радость, путаться у всех под ногами, доставать ближних своими насмешками и капризами?

Вроде бы, не с чего злиться на жизнь — и лицом, и статью Бог не обидел. Хоть и не высока, но стройна, волосы — чистое золото, глаза, что озера под ясным небом. Нос, губы — все ладно, зубы, будто нитка жемчуга. Чего еще желать с такой наружностью?

Нет причин таить на свет обиду, а все неймется — словно бес какой внутри сидит, насмешничать, сердить других подбивает. И с чего она меня так невзлюбила? Вроде бы, ничем не обидел, за всю дорогу слова худого не проронил!»

Словно услышав его мысли, Эвелина резко осадила свою кобылку, так что жеребец Бутурлина едва не уткнулся мордой в ее спину.

— Княжна, ты или вперед поезжай, или в сторону отверни, — не выдержал Дмитрий, — а то, не ровен час, мой жеребец твою кобылку грудью сомнет!

Хотя сказано это было вполне миролюбивым тоном, Эвелине в голосе московита почудились раздраженные нотки. «Ага, — подумала она с затаенной радостью, — и его терпение не безгранично!»

— Смять-то он ее сомнет, — с показной кротостью произнесла, она, — а вот ты на своем битюге попробуй нас с Миркой в степи догнать!

— И пробовать не стану, — беззлобно усмехнулся Дмитрий, — в твоей Мирке, княжна, кровь татарских кровей намешана. Татары их для набегов выводили, чтобы налетать, как вихрь, посечь недругов и в степь уйти, покуда уцелевшие не опомнились. В быстроте бега сим коням нет равных.

А вот в силе да выносливости наши их превосходят. Мой, как ты сказала, битюг без сна и отдыха три дня бежать может, если требуется, со мной в седле в доспехах и при оружии. А татарский конь дня одного под седлом не проскачет, запалится, обессилеет. Можно ли их сравнивать, если каждая порода своему делу служит?

— Да что ты с ней споришь, боярин, — вмешался в разговор Корибут, — ей лишь бы дерзить да пререкаться. Ступай-ка ты, Эвелина, к Магде, пока я на тебя не осерчал!