Самуэлла Фингарет - Огонь на ветру

– Кто такой будет?

– Тише. Молчи. Я нарочно Отара придумал. Будто приехал я из далёких мест и родича или знакомца разыскиваю. «Такого не знаем». – «Мне сказывали, что он в пещерах камень долбит». – «Нет среди нас такого». Я всё спрашиваю, а сам вперёд продвигаюсь, прикидываю, как бы внутрь скалы проскочить. Вдруг один мне как крикнет: «Эй, мальчонка, осторожней ходи. Одним разом к узнику свалишься». – «К какому-такому узнику?» – «Кто его знает. Только птица, должно быть, важная, не из простых». – «Если птица, то улетит». – «Ишь, как подметил. Остёр». – «Дозволь поглядеть, батоно чемо. Или стража приставлена?» – «Гляди, коли есть интерес. Отверстие без заглушки и стражи никакой нет. К чему сторожить, когда до верха двадцать локтей». – «Спасибо за дозволение, батоно чемо». Я отверстие отыскал, вниз заглянул и от радости себя не вспомнил. Юрий Андреевич – вот он, рядом сидит. Знака подать не пришлось – господин Шота находился в пещере. Дожидаться, пока уйдёт, – время терять, и так его мало на всё нам отпущено. Я вниз спустился, на Яшму вскочил и за тобой отправился.

– Счастье подвалило одно к одному. И Шота меня вызволил, и государю поможем бежать без труда.

– Ладно, что гору сворачивать не придётся.

Всадники привязали коней в овраге и начали взбираться наверх. Месяц всходил вместе с ними, серп становился всё ярче и всё острее, словно готовился косить звёзды, пригоршнями разбрасывать по ночному небу.

– Тише ступай. Выпорхнет из-под ноги камень, всю Вардзию растревожишь.

– Наворотили куч.

– А ты как думал.

Они шли по тропе, проложенной каменотёсами. По обе стороны громоздились осколки камней и битый щебень.

– Всё, добрались. Видишь, круглый провал.

– Ещё бы не видеть. Месяц светло скалу заливает.

– Давай, помогать стану.

– Один управлюсь. Тяжесть невелика.

Ответивший так, обмотал себя толстой верёвкой и, перебирая руками, начал спускать свободный конец в черноту. Вскоре верёвка напряглась, задрожала, немного помедлила и тяжело поползла наверх.

…Всадники ехали по долине навстречу рассвету. Ночь была оставлена позади. Впереди разбегались кругами золотисто-розовые всполохи. Казалось, набухают небеса светом, готовясь пролить золотые лучи. Вдруг из-за вершины далёкой горы выкатилось огненное колесо, на мгновение ослепило, погрузив весь мир в черноту, и тут же облило светом, забросало яркими красками: синяя – в вышине, зелёная – под ногами. Запели, защебетали птицы. Живительными струями потёк утренний воздух – наливай в кубки и пей.

– Свобода! – крикнул Юрий Андреевич в голос и стремительно вскинул вверх руки, так, что звякнули кольца кольчужной рубахи.

– Свобода! – радостно пробасил Евся. – Только вряд ли, князь-государь, мы бы её увидали, если бы не Михейка. Мальчонка под брюхом коня без наклона пройдёт, а как богатырь каждой рученькой по крепости своротил – Вардзию да Верхнюю.

– Истину молвил, тысяцкий. Держи, Михаил-мечник, ответ: как удалось тебе справиться с башней и со скалой?

– А вот так. Слушайте, по-грузински скажу.

Михейка поднял к солнцу счастливое лицо и громко, нараспев, произнёс:

Слова понеслись над долиной, поднялись на вершины, сверкавшие разводами снега, и полетели дальше в неоглядную даль, в бесконечную высь.

В 1960 году в отдалённом чужеземном монастыре, принадлежавшем ранее Грузии, работала советская экспедиция. Издавна существовало предание, что среди древних росписей монастыря имеется изображение Шота Руставели. Указывалось даже точное место: портрет помещён на юго-западной колонне-столпе. Но стены вместе с колоннами покрывала тёмная краска, наложенная поверх драгоценных старинных фресок. Удастся или нет расчистить непроницаемый слой, а если удастся – то сохранилась ли живопись? Ни одного изображения, сделанного при жизни Шота Руставели, до наших дней не дошло, и этот портрет должен был стать единственным. Взволнованные строки из дневника участника экспедиции поэта Ираклия Абашидзе лучше всего расскажут о пережитых днях, когда сердца сжимались то от надежды, то от мучительных волнений.