Карл Май - Через пустыню

— Вон они!

— Да, сиди, это они. Им тоже надоело солнце, и они решили переждать, пока не кончится самая жара.

— Или же остановились поделить добычу. Назад, Халеф, назад, чтобы они нас не заметили! Мы оставим вади и свернем чуть западнее. Давай притворимся, будто едем от шотта Эль-Гарса.

— Зачем такие уловки, эфенди?

— Они не должны догадаться, что мы видели труп.

Наши лошади вскарабкались по склону вади, и мы поскакали прямо в пустыню. Потом мы описали дугу и направились к месту, где находились те двое. Они не могли видеть, как мы подъезжаем, потому что сидели в глубине вади, но должны были слышать шум от наших лошадей.

Когда мы достигли края, они уже вскочили и схватились за ружья. Я, конечно, притворился столь же удивленным, как и они, внезапно встретив здесь, в уединении пустыни, людей, но не счел нужным потянуться за своим штуцером [23].

— Селям алейкум! [24] — громко закричал я им сверху, придерживая коня.

— Алейкум! — ответил старший из них. — Кто вы?

— Мы мирные всадники.

— Откуда вы едете?

— С запада.

— А куда направляетесь?

— В Седдаду.

— Какого вы племени?

Показав на Халефа, я ответил:

— Он родом из равнинных адмаров, а я принадлежу к бени-закса [25].

— Мы из знаменитого племени уэлад-хамалек.

— Уэлад-хамалек считаются хорошими наездниками и храбрыми воинами. Откуда вы приехали сюда?

— Из Гафсы [26].

— Значит, вы проделали долгий путь. Куда направляетесь?

— К Бир-Соиди [27]. Там живут наши друзья.

Все сказанное ими было ложью, но я вел себя так, будто поверил их словам, и спросил:

— Вы позволите нам отдохнуть рядом с вами?

— Мы останемся здесь до рассвета, — последовал ответ, не содержавший, стало быть, ни согласия, ни возражения.

— И мы тоже намерены задержаться до следующего восхода солнца. Здесь достаточно воды и для нас, и для наших лошадей. Можем ли мы остаться возле вас?

— Пустыня принадлежит всем. Мархаба [28], ты будешь желанен нам!

Хотя они и говорили хорошие слова, выражение их лиц явно выдавало, что им гораздо приятнее стал бы наш отъезд. Но мы пустили своих лошадей вниз по склону, к воде, где сразу же бесцеремонно заняли лучшее место.

Физиономии их, которые я теперь смог внимательно рассмотреть, не вызывали ни малейшего доверия. Старший, тот, что до сих пор вел разговор, был высоким и сухопарым. Бурнус висел на его теле, как на чучеле. Из-под грязноголубого тюрбана неприветливо сверкали колючие глазки; над узкими, бледными губами жалко торчали редкие усы; нос — да! — этот нос живо напомнил мне грифов, которых я недавно прогонял от трупа убитого. Это был не орлиный и не ястребиный нос — у него была форма именно клюва грифа.

Другой был молодым человеком поразительной красоты, но жизненные заботы затуманили его взор, избороздили ранними морщинами лоб и щеки. Он также не внушал особого доверия.

Старший говорил по-арабски с тем акцентом, который услышишь лишь на Евфрате, а младший явно был европейцем. Их плохонькие лошади, при последнем издыхании от гонки по пустыне, стояли поблизости; одежда на незнакомцах была потрепанной, но оружие было отличным. Там, где сидели мужчины, находились различные вещи, обычно редкие в пустыне. Вещи эти, видимо, остались лежать, потому что у незнакомцев не нашлось времени спрятать их: шелковый носовой платок, золотые часы с цепочкой, компас, дорогой револьвер и сафьяновая записная книжка.

Я сделал вид, будто не заметил этих вещей: вынул из седельной сумки пригоршню фиников и стал жевать с равнодушным выражением на лице.

— Что вам нужно в Седдаде? — спросил меня высокий.

— Ничего. Мы едем дальше.

— Куда?

— Через Шотт-Джерид в Фитнасу и Кбилли.

Беглый взгляд, брошенный высоким на его спутника, дал мне понять, что они тоже выбрали этот путь. Потом высокий продолжил свои расспросы:

— У тебя есть дела в Фитнасе или Кбилли?

— Да.

— Ты хочешь продавать там свои стада?

— Нет.

— Своих рабов?

— Да нет же.

— Тогда, может быть, товары, которые тебе привезут из Судана?

— Опять нет.

— Что же тогда?

— Ничего. Сыны моего племени не ведут никакой торговли с Фитнасой.

— Может быть, ты хочешь там купить жену?

Я деланно разозлился.

— Разве это не оскорбление — говорить с мужчиной о его жене? Или ты гяур, еще не узнавший об этом?

Высокий по-настоящему испугался, и именно поэтому я предположил, что попал в точку. Он не был бедуином! Такие лица неоднократно встречались мне у людей армянского происхождения. Не убийца ли это купца из Блиды, тот самый армянский торговец, приказ об аресте которого я носил в кармане? У меня еще не было времени внимательно прочитать этот приказ. Пока эти мысли молниеносно проносились у меня в голове, взгляд мой еще раз упал на револьвер. На его рукоятке виднелась серебряная пластинка, на которой было выгравировано имя.