Андрэ Арманди: Тайны острова Пасхи

Табаро, изнывая от жары под своей лохматей шерстью, развалился на палубе, смотрит на меня своими добрыми, умоляющими глазами и вздыхает.

Да, я в первой же гавани велю обстричь тебя, старый мой пес!

Наступающий вечер разливает прохладу в воздухе, раскаленном безжалостным солнцем цвета расплавленного серебра. Оно спускается к горизонту прямо за нами, и лучи его делают из струи за нашей кормой роскошный влекущийся пурпуровый шлейф.

― Поцелуи твои, Эдидея, дышат сегодня ароматами.

Красивое лицо в рамке шелковых волос, ― голова ее лежит на моих коленях, ― улыбается мне:

― Твои поцелуи пахнут корицей. Но это не вкус наших поцелуев, а благовонное дыхание вечернего ветерка.

Легкое поскребывание раздается у полотняной переборки, за которой мы уединились; она приподнимается, и метрдотель-сингалезец, склоняясь перед нами, говорит мне своим шепелявым голосом:

― Капитан послал меня сообщить вам, что мы в виду Коломбо. Подать ли обед на яхте, или приготовить лодку, которая свезет вас на берег?

― Спросите у госпожи.

Эдидея, облокотившись на кормовые перила, смотрит, как приближается к нам черта, загораживающая горизонт, как на ней вырисовываются какие-то столбы, увенчанные султанами ― высокие пальмы. Белые треугольные крылья пирог летят навстречу яхте и везут иностранцам груз плодов или предложение услуг.

Аромат корицы, мирры, неизвестных цветов, тяжелый чувственный аромат доносят до нас порывы ветерка, от которых по воде пробегает дрожь: этот аромат на крыльях легкого ветерка посылает нам чудесный Цейлон, чтобы покорить наши души своим великолепием.

― Мы пообедаем на яхте, на мостике, когда бросим якорь, ― хочешь, Жан?

― Вы слышали?

Сингалезец скромно возвращается к своему делу.

― Цейлон! Остров наслаждений. Когда я проходил мимо него в первый раз, ― это было на борту «Андромеды», ― я, не зная этого, направлялся к тебе, Эдидея! Коломбо, жемчужина мира! Остров этот, согласно легенде, тоже был колыбелью расы, более счастливой, чем твоя, расы, которая заполнила землю и считает себя единственной. Колыбель была более красивой, но раса ― менее красивой, чем твоя. Мы посетим с тобою сад, который легенда считает земным раем, Эдемом. Там теперь возвели дворцы, и туда приезжают по железной дороге: так хочет цивилизация! Твою шею и кисти рук я обовью тяжелыми ожерельями и браслетами живых жемчужин, которые для тебя будут выловлены в бухте Тринкомали, и мы отправимся с тобою возжечь сандаловые палочки таинственным индусским божествам, чтобы они были благосклонны к нашей любви.

Лицо моей подруги медленно поворачивается к мягкой ласке заходящего солнца:

― Дай твою руку, ― благоговейно говорит мне Эдидея, ― и повторяй за мною мои слова.

Она протягивает к заходящему солнцу наши сплетенные руки и произносит на неизвестном языке Атитлана несколько умоляющих слов, общий звук которых я усиливаюсь схватить и повторить; потом она протягивает мне для поцелуя свои уста.

― Что заставила ты просить меня у него, дорогая?

― Чтобы Инти всегда охранял нашу любовь!

В роскошном пожаре горизонта бог света был только тонкой пурпуровой чертой. И тогда, в момент исчезновения, ― не было ли это ответом царственного светила? ― солнце послало к зениту чудесный пучок лучей цвета изумруда и берилла: зеленый луч!

― Он внемлет нам! ― сказала мне Эдидея, дрожа от радости в моих объятиях.

В небе Цейлона зажигалась первая звезда!..

Солнце по-гречески ― «гелиос».